Смысла врать себе не было, то, что он испытывал к Фатима – любовь, настоящая. Но любовь, еще не вышедшая за пределы его мечтаний и грез, и то, что она, начав новую жизнь, захотела прежде всего найти его, того мужчину, которого, как он верил, тоже полюбила, бесконечно льстило ему. Это было счастье и триумф. Но он уже усвоил очень хорошо на примере тысяч людей, за которыми подглядывал всю свою жизнь: взаимная любовь – это всегда приятно, это окрыляет, но вот совместная жизнь…
Господи, да что они будут делать вместе? Цветочки разводить? Готовить вместе ужин по вечерам и смотреть мелодрамы или тупые комедии? Обсуждать покупку дивана и совместный отпуск? А среди дня писать друг другу сначала нежные или страстные сообщения, а по мере того, как рутина и отравленная пыль обычной жизни будут въедаться в их отношения, эти сообщения всё больше будут в духе «купи молока» или «забери костюм из химчистки»?? От одной мысли об этом к горлу подступала тошнота, а голос в разуме ревел:
Обычные люди так и жили и не видели в этом ничего плохого, но они не были обычными. Она привыкла ходить по лезвию и получать свою дозу адреналина каждый день. Он привык быть одиночкой, призраком-невидимкой. Даже если пока отбросить всё остальное, как он сможет выносить кого-то рядом каждый гребаный день по многу часов?! И любовь тут ни при чем, он просто был другим, все умеют любить, даже самые странные люди, но по-своему. А он любил ее, он готов был пожертвовать ради нее самым ценным – своей легкостью и беззаботной жизнью и, черт возьми, если уж начал говорить правду, так доберись до самых глубин, он готов был умереть ради нее. Если этого потребует судьба, он встанет между ней и той угрозой, и если его смерть будет ценой за ее жизнь, он пойдет на это, без трагизма и пафоса, просто сделает, что посчитает нужным. Но жить под одной крышей, делить быт… он просто не мог, как рыбы не могут лазать по деревьям, а птицы – дышать под водой.
Больше всего в жизни он боялся разочарований, может быть, потому, что редко очаровывался, но он так боялся потерять этот волшебный уголок, свою святыню, где жил незамутненный реальностью образ Фатимы, его идеальной женщины, его любимой женщины, которая каким-то чудом любила его в ответ. И это уже было всё, чего он когда-либо мог пожелать. Большего он не хотел.
– Да. – Твердо прошептал Пророк, глядя задумчивым и холодным взглядом на тысячи огней Лондона с крыши своего дома. Выход на крышу для жильцов был запрещен, но дверь запиралась электронным замком, а для него это было почти приглашением. Была уже глубокая ночь, дождь прекратился, но тяжелое небо нависло над ним, как и необходимость принять решение. Он молчал уже 2 полных дня, а она ждала ответ, наверняка уверенная, что он не подведет, как не подводил ни разу. Что ж, всё бывает впервые.
Он почти не спал эти дни, в чистилище время суток, как и время вообще, потеряло смысл, и лишь получив вечером сообщение от мистера Риждера, он вдруг осознал, что выпал из жизни на целых 2 дня. Старик хотел знать, какое вино Пророк хотел бы за ужином завтра – его первый и единственный гость собирался на его День Рождения.
Сырой и пахнущий влагой ветер раздувал волосы, обещая новую порцию дождя, Пророк не возражал, дождь в последнее время был для него как лекарство. Он вытащил руку из-под пледа, в который завернулся, и взглянул на часы: 3:30, этот день наступил.
Новый рубеж. Новый этап его странной жизни. И, похоже, он наконец был готов покинуть чистилище, потому что знал ответ.
– Хочу ли я быть с ней?
Он грустно улыбнулся, а во взгляде промелькнула боль, но он не опустил голову, подставляя лицо ночному ветру, с вызовом глядя в будущее, которое он для себя определил.
– Нет.
Внутри что-то оборвалось, стало больно, он стиснул зубы, чувствуя, как эта боль поднимается и начинает жечь глаза. Он сжал кулаки, борясь с собой, а горло сжималось, перекрывая поток воздуха, поток жизни… А потом всё прошло, схлынуло, как волна, и его заполнила легкость. Смешанная с болью, но легкость.
Он думал, что не уснет, но провалился в черную бездну без сновидений, едва его голова коснулась подушки. А когда проснулся, за окном снова шел дождь.
6
Меньше всего ему хотелось принимать гостей, но он сам пригласил этого милого старика, тогда он еще не знал, какой «подарок» приготовила ему судьба. Бог смеется, слушая планы людей, так говорила его мать и, похоже, хоть в чем-то была права. Мог ли он знать, что в день своего рождения будет писать самое трудное и самое важное письмо в своей жизни!
Он любил ее, да, всем сердцем, и не хотел терять, но не мог быть с ней. По крайней мере, сейчас. Он усвоил урок, полученный в качестве «подарка» на день рождения от самой Судьбы – как бы ты ни пытался всё предугадать и просчитать, всё равно всё будет по-другому, так, как тебе и не снилось. И это осознание, как ни странно, тоже приносило облегчение. Он не ставит точку, потому что никогда не говори «никогда». Он лишь остается там же, где и был, там, где ему на данный момент самое место – в тени.
Остается со своим нетронутым идеалом, со своей прекрасной мечтой, которая мечтала о нем в ответ. Фатима была совершенством, богиней его мира, а шагнув в отравленную реальность, она превратилась бы в обычную женщину с явно не сахарным характером и устоявшимися привычками, которые могли совсем не понравиться ему. Нет, она тоже должна пока оставаться там, где ей самое место – в идеальном мире его грез.
Он сел за письмо рано утром, поспав всего 4 часа, но чувствовал себя на удивление бодрым… Ну да, как будто снова родился, ха-ха. Та острая боль в душе, которую он испытал на крыше, приняв окончательное решение, не исчезла – да он этого и не ждал – но превратилась в тупую и ноющую, которая, как он подозревал, останется с ним еще очень надолго. Возможно, на всю жизнь, если она закончится в схватке с неизвестным врагом Фатимы.
И если эта битва всё же состоится, ему придется выйти из тени и показать себя. И тогда, если они оба переживут своего врага, это и будет его искуплением. Тогда он сможет рассказать ей всё и не бояться. Если захочет, конечно.