На моих доспехах нет живого места. Лишившиеся заряда пластины порваны в клочья, а на груди зияет дыра. От всего этого идёт дымок, словно я только что из костра вылез. В нос бьёт вонь горелого пластика.

Бой не обошёлся для меня без последствий. Грудь саднит, на левую ногу больно наступить, глаза заливает кровь. Срываю маску, мои пальцы нащупывают на лбу рану. Левое плечо болит и кровоточит. Не знаю, насколько серьёзны ранения, но как минимум, приятного мало.

А вокруг трупы, много трупов…

Едва касаясь повреждённой ногой земли и морщась от боли при каждом шаге, добираюсь до Бурдюкова. Он лежит, прижав руку к груди.

— Ты как? — спрашиваю.

Бур поднял маску, на губах его алела кровь.

— Бывало и лучше, — он закашлялся, харкая кровавыми брызгами. — Что с парнями? Посмотри.

— Сейчас проверю. Надо выбираться отсюда. Сможешь идти?

— Издеваешься? Лёгкое пробито, кажется. И нога… посмотри, что с ногой.

— Херня, сейчас жгут затяну. С лёгким тоже попробую что-нибудь сделать, я тебе не медик. Регенерация есть?

— Ага, пятёрка.

— Сойдёт. Потихоньку затянется.

Хоть мы и имели высокие уровни, но полевые аптечки всё равно с собой таскали и краткий курс тактической медицины проходили. Ранения импульсом иногда могло оказаться легче пулевого, а иногда тяжелее. Оно считалось «чистым», ведь в рану не попадали чужеродные элементы. С другой стороны, сильный импульс мог вызвать весьма обширные внутренние повреждения.

Я достал из подсумка напитанный энергией стальной жгут и закрутил на бедре Бурдюкова выше раны. У меня тоже бежала кровь, но я только лоб вытирал, чтобы в глаз на затекало. Чувствовалась небольшая слабость, но не более того. Разобравшись с ногой прапорщика, налепил ему на грудь специальный пластырь. Пришлось, конечно, повозиться. Теоретически всё было просто, один раз я даже делал это на учениях, но когда из человека хлещет кровь, ощущения совсем другие.

Как выбираться отсюда, я плохо представлял. Котелок не варил. До границы километров десять, до школы — ещё больше. Если только случайно нас кто-нибудь найдёт. Но кто? Военные? Так они нас пытались убить. Впрочем, эти мысли шли фоном, не доставляя никакого беспокойства. Их затмевали боль и состояние лёгкой эйфории. Мы отбили нападение, с остальным уж разберёмся как-нибудь. Мы выжили, хотя, кажется, и не все…

Доспехи у наших парней и у тех, кто напал на нас, были одной модели, отличались только нашивки на плечах.

Журавлёв лежал на спине, раскинув руки. Его шлем был сильно повреждён, вокруг на земле краснели алые брызги, в доспехах виднелись отверстия. Я поднял маску, приложил пальцы к шее. Пульс прощупывался, хотя рана на голове выглядела неприятно.

А вот Якуту совсем не повезло. Мне кое-как удалось стянуть с него маску. Половина лица превратилась в фарш. Ударно-волновой импульс вошёл под глазом, раздробив скулу. На всякий случай я приложил пальцы к шее и запястью. Естественно, пульс отсутствовал. Якут был самым слабым из нас, имел всего лишь семнадцатый уровень, а Журавлёва, кажется — двадцатый.

Я приложил руку к лицу Якута, и остатки энергии мёртвого тела потекли в меня. Я поглощал энергию и думал о том, что вот лежит человек, с которым мы дружили уже год с лишним. И теперь его нет. Больше не увижу его в спортзале, не обменяюсь с ним шутками, не поболтаю о том, о сём. Это казалось… странным.

Затем я подошёл к другому трупу. Стянул с него маску и треснувший шлем. Несмотря на изрядно деформированную, сдавленную голову, сразу узнал это лицо. Передо мной лежал унтер-офицер Голенищев. Левый глаз его закрывала повязка — последствие нашей предыдущей драки. Я давно не видел Голенищева. Не думал, что его перевели служить на периметр.