Минут через десять подошел дивизион лейб-гвардии Конного полка. И с ходу выдвинулся к разгромленному составу, возле которого начали суетиться люди.
Ожила митральеза. Она оказалась слабо повреждена после схода платформы. Вот она и множественные выстрелы из индивидуального стрелкового оружия и встретили дивизион, положив его половину быстрее, чем он успел хоть как-то отреагировать.
– Как отойдут, дайте шрапнелью залпов пять, – буркнул полковник стоящему подле него пьяному капитану. Тот стрелял неплохо, чем вполне искупил свой грешок. Но вид этой похмельной морды все одно раздражал.
Облегченно было вздохнувшие артиллеристы вновь принялись за дело. Благо что теперь особой скорости не требовалось, и обстрел пошел неспешно. С корректировкой по перелетам и замедлению. Бах! Бум! Правка. Новый выстрел. И так раз за разом.
Пытавшиеся вырваться сопротивлялись до последнего. Но их судьба была уже предрешена. По тревоге с соседнего участка подошла еще батарея легких 87-мм пушек конной артиллерии, три митральезы и два конных дивизиона. После второй неудачной атаки, когда укрывшиеся в обломках состава защитники смогли огнем из индивидуального стрелкового оружия отбить натиск, весь этот артиллерийский парк пошел в дело. Да не шрапнелью, а гранатами, которые натуральным образом перекопали весь склон насыпи, разбив в совершенный хлам состав. А потом, под прикрытием катимых митральез, спешенные кавалеристы атаковали в третий раз. Уже успешно. Потому что сопротивляться там было особенно некому. Так – несколько разрозненных очагов сопротивления. Но их легко подавляли из митральез, раньше, чем тем удавалось добиться хоть какого-то значимого успеха…
Глава 8
Генерал Гурко слегка покачивался в седле, въезжая в оставленный более двух месяцев назад город. И настроение у него было самое паршивое.
Да, город капитулировал. Да, удалось обойтись малой кровью. Очень малой. В былые годы, как он знал, жертвы шли на десятки тысяч только убитыми. А разоренные дома и порушенные судьбы шли без счета. Но все равно – на душе было безрадостно.
Жители выстроились вдоль дороги и молча приветствовали победителей. Уставшие. Подавленные. Осунувшиеся. Запасы продовольствия в городе практически исчерпали себя, и простые люди уже начали голодать.
О содержании ультиматума Иосиф Владимирович узнал еще в Санкт-Петербурге. Благо что Император был вынужден ему о нем сообщить. Ведь Гурко его нужно было принимать. И уже тогда он ужаснулся, заявив, будто бы жители города никогда на такое не пойдут. И что так с ними поступать нечестно.
– Вы когда-нибудь голодали? – спросил у него Николай Александрович, смотря усталым взглядом.
– Я? Нет.
– Значит, не понимаете, каково, когда от голода медленно умирают твоя жена и дети, сестра и братья, близкие. Когда дети плачут и просят что-нибудь поесть, а ты ничего не можешь сделать. Разве что руку себе отрезать да сварить.
– Не перекрестившись, и слава богу, – произнес Гурко, перекрестившись. – Видел голодающих крестьян, но чтобы так страшно, не доводилось.
– Я знаю, каковы в Варшаве запасы продовольствия, и рассчитал срок ультиматума таким образом, чтобы к его истечению город уже дней десять как голодал. Серьезно. Страшно. Массово. Они примут ультиматум. Если же нет… Если же даже голод их не сломает, то постарайтесь убить как можно больше при штурме. Понимаю, звучит жутко. Но только на первый взгляд. Двадцать пять лет исправительных лагерей – это та же смерть, верная и очень мучительная.
– Но зачем вы ее ввели? – растерялся Гурко от таких слов.
– Чтобы наказание для уголовников стало соразмерно деяниям и приносило пользу обществу, а не продолжало сосать из него соки. А эти… они злодеи, конечно, но они сами не ведают, что творят…
Гурко сейчас ехал по улице Варшавы и думал о том разговоре. Сдались. Не выдержали. Хотя там, в Зимнем, не сомневался в необходимости штурма.
На первый взгляд, Император не просил ничего особенного. Прежде всего он потребовал написать коллективное прошение о принятия в подданные Российской империи, что означало автоматический вывод из подданства царства Польского. Само собой, с принесением публичной клятвы за себя и своих потомков на верность Императору и империи. Ну и, в довесок к этому, выдать самых ярых активистов и зачинщиков.
Много? Да не так чтобы. Однако на практике это означало фактическое упразднение царства Польского, которое в ближайшей перспективе становилось титулярным, лишаясь земельного и людского наполнения. Конечно, в Варшаве сидели не все жители царства. Но остальных привести к такой клятве было бы несложно. Ведь все самые деятельные и буйные находились в городе.