— Это не ответ, — Виктор не повелся на провокацию. — Или едут все — или не едет никто.

— И что же вы сделаете? — Щедрин с вызовом взглянул на врагов, почуяв поддержку товарищей. — Пожалуетесь императору?

— Разумеется, пожалуюсь, — хитрец нахмурился и отпустил поводья. — Ваше хамство уже не знает никаких границ. Но сначала мы вас хорошенько проучим…

Из земли ударили три мутных гейзера, и нашу великолепную троицу выбило из седел. Не успели мы встать, как с ног повалил ревущий ветер — столь холодный, что мокрая одежда вмиг оледенела. Кони в ужасе бросились прочь, а им вслед вместе с вихрем полетели колючие пробирающие до костей брызги. Герман попытался встретить их огнем, однако совместные старания противников вмиг потушили чуть разгоревшийся поток.

— Руслан, подними щит! — заорал я, задыхаясь от бури.

— Не могу! — донеслось будто издалека, хотя парень лежал совсем рядом. — Сил нет!

Ничего удивительного — после таких-то перегрузок. Ну ничего, справимся сами — так даже честнее будет. И пусть огонь сейчас не разжечь, зато свет водой и ветром не остановишь. Я навел на врагов ладони и применил излюбленный прием — ослепление.

Заклинание сработало, а бьющие кнутами порывы ослабли, позволив направить исцеляющий свет на товарищей. Когда же обернулся с намерением и дальше слепить засранцев, то увидел на них очки-консервы на кожаных ремешках и с затемненными стеклами. Наверное, нечто подобное использовали сталевары или кузнецы, а может эти оболтусы сами придумали их специально против меня.

— Удивлен? — надменно бросил рыжий. — Посмотрим, на что ты теперь сгодишься.

Пока мы болтали, Герман воспользовался паузой и ударил струей жидкого пламени. Соперники не успели среагировать, жар облизнул морды их лошадям, и теперь уже сладкая парочка барахталась в свежей грязи. Немец наступал на них, пуская протуберанцы с обеих рук — да с таким напором, что врагам оставалось лишь прикрываться щитами.

Я же пытался сообразить, как помочь соратнику, пока не обратил внимания на созданный Каминским заслон. Сгущенная в диск влага напоминала формой выпуклую линзу, и я немедленно направил в ее центр широкий сияющий столп. Вода сконцентрировала его в обжигающий луч, и я тут же навел его на всклокоченные после падения волосы.

Не прошло и секунды, как те вспыхнули, и Виктору пришлось окатить холодным душем самого себя. И пока он в полном ужасе щупал слегка подпорченные патлы, я подбежал, в прыжке врезался в него всем телом и сорвал очки. Ворон хотел вступиться за подельника, но немец насел на него еще сильнее и вынудил уйти в глухую оборону.

Я же левой рукой прижал рыжую башку к земле, а правой принялся охаживать по лицу, припоминая всю боль и унижения, что этот подонок принес мне и моим друзьям. И после серии крепких зуботычин интриган потерял волю к сопротивлению, а потом и возможность. А когда я приготовился отправить его в долгий нокаут, Каминский оттолкнул меня ладонями, как девчонка, и заголосил:

— Хватит! Дурак!

От неожиданности я замер с занесенным кулаком, а засранец плюхнулся на задницу и принялся разглядывать пальцы и ощупывать разбитую в кровь физиономию.

— Ты мне ноготь сломал, идиот! И зуб! А мои волосы?! Как я покажусь на испытании в таком виде?!

— Ну и мразь же ты… — сплюнул и отошел, держа свет наготове.

Но пижон не блефовал — его в самом деле больше волновал собственный вид, чем продолжение драки. Глядя на такое поведение, Ворон и сам прекратил бой и склонился над заводилой.

— Полно вам, Виктор Васильевич. Лицо залечат, а волосы покороче подстригут. К вечеру будете как новенький.

— Покороче?! — Каминский в гневе потряс перед подельником растрепанным и опаленным концом своей главной любви и гордости. — Как у тебя? Чтоб выглядел как деревенский дуболом и тупорылый дикарь?! С-семен… ты ч-чего? А ну отпусти!