Смотрю на цветы. Затыкаю уши вялым движением, недостаточным движением, не получается не слышать.

– …пока я убивал тебя. Одиннадцать лет назад. Костя, я убил тебя. Рассказать, как?

– Нет, – шепчу. – Я живой.

Смотрю на цветы.

– «В пустую могилу королева кости положила и присыпала землей». Отгадай последнюю загадку?

– Я живой, – шепчу. Прилипаю спиной к оградке рядом с цветами, опускаю лицо.

Стены влажные, мне не хватает воздуха, меня душит нарастающая вонь – сырая земля и погибшие цветы. Меня душит нарастающая вонь… меня душит… душит…

– Нет.

Его не найдут. Он исчез – его больше нет. Я знаю это не головой, я знаю это внутренностями, чертовыми кишками знаю, что его больше нет.

Я знаю, где он был в последние минуты жизни. Я знаю, что он чувствовал. Я знаю, черт возьми, что с ним стало. Откуда я знаю?

– Нет, нет!

– А если да? – Тот улыбается.

Хватаю его за лицо, за улыбку, за зубы и швыряю – о землю, о дерево, об ограду, он ломает ограду, я ломаю ограду, на костяшках кровь, красные зубы, красная улыбка Тота, красные глаза, красное закатное небо, от неба отражается красное море – там, где был луг, в снегу, мертвенно бледный с черными прогалинами, луг – там теперь море, красное море, шумит, бьет, к чертям бьет тело Тота о камни.

Тот разбился. А я остался.

Я.

Кто я?