– Найди его и поговори.

Ах! Если бы всё было так легко…

На самом деле, отыскать доктора Ланга считалось самой простой задачей. Он либо просиживал часы в своём кабинете, либо целыми сутками не вылезал из операционной. Так что в худшем случае с ним можно было разминуться лишь по пути из одной локации в другую. Ну а Рене, каким-то неведомым даже для себя образом, всегда точно могла сказать, где именно находился её наставник. Они приходили вместе и уходили, кажется, тоже. Даже в течение дня у неё то и дело возникало ощущение, что доктор Ланг где-то поблизости. Он мог заглянуть в ординаторскую или пересекался с Рене в коридоре, а то и вовсе будто намеренно сталкивался при входе в больницу. Его футуристичный чёрно-красный мотоцикл неизменно парковался у главного входа в тот самый момент, когда она торопливо шагала со своей остановки. И потому у Рене была тысяча и одна возможность разглядеть во всех ракурсах шедшие по корпусу надписи«KTM»и«Duke». Оставалось, правда, неясным, что означали эти загадочные буквы. Название фирмы? Марка инопланетного монстра? Или же подтверждение, что у Ланга эго размером с герцогский титул в«Королевстве Талантливых Монстров»? На этой мысли Рене всегда фыркала. Увы, но на принца с чёрным конём наставник никак не тянул, хотя отрицать очевидный талант было глупо.

Вообще, у неё было много возможностей убедиться в его одарённости. С пачкой эпикризов и блокнотом подмышкой она прокрадывалась в смотровую комнату над операционной всякий раз, когда появлялась минутка, и, приоткрыв рот, следила за каждым жестом доктора Ланга. Как плавно двигались руки, при этом ни разу не потеряв точности; как скупо, но ёмко звучали команды; как спокоен оставался сам Ланг, даже если вокруг творился апокалипсис кода 6631. Он брался за случаи, которые другие хирурги, согласно требованиям профессиональной этики и уместности, назвали бы безнадёжными. И где-то через неделю Рене начало казаться, что глава хирургии на самом деле едва ли не всемогущ. Теперь она понимала ту уверенность и апломб, с которым он привык действовать в операционной. Поистине, Ланг мог собрать людей по кусочкам, а потом заставить жить вопреки всякой статистике.

И чем дольше Рене на это смотрела, тем сильнее становилась тревога, потому что никогда раньше ей не приходилось работать с чем-то подобным. Центр травматологии первого уровня – это не изысканные упражнения в красоте швов на периферических нервах, а литры крови, осколки костей и постоянный шум вертолётов. Максимильен Роше оказался, как всегда, прав – в больнице общего профиля крупнейшего города действительно стояло бесконечное пекло. И выжить под давлением такой ответственности могли только те, кто получал кайф и ловил эндорфины от каждого удачного случая. Подобно доктору Лангу, который, кажется, жил ради этого.

Рене не знала, замечал ли наставник её присутствие в смотровой над операционными комнатами. Ланг ни разу об этом не говорил, хотя попадись она, наверняка устроил бы взбучку. Но иногда поднимал голову, словно знал, что там, наверху кто-то есть. Этим он привлекал и без того сосредоточенное только на нём внимание, а потом демонстративно медленно делал надрезы, нарочито громко диктовал медсестре перечень травм и находок, комментировал едва ли не каждое действие. А Рене не могла оторваться от его рук. Они притягивали, как тянул вниз вид усталого Ланга. И потому она всегда дожидалась конца, тех скучных и рутинных моментов, с которых обычно сбегали студенты. Для них там уже не было ничего интересного, а для Рене открывалась изнанка тяжёлой работы. В такие минуты наставник точно не подозревал, что за ним наблюдают, и после особо изнурительных операций долго стоял, прислонившись к холодной стене. Он запрокидывал голову, прикрывал глаза, и Рене видела, как вьются около бледной шеи тёмные влажные волосы. А ещё чувствовала постоянно раздиравшую его лоб мигрень.

Очевидно, Лангу было непросто, и ей хотелось стучать от бессилия в проклятое звуконепроницаемое стекло и кричать, что пора перестать дуться. Что она нужна ему там, внизу. Что у неё обязательно всё получится. И пусть она умела не так много, но хотела учиться! У него! Однако Ланг оставался по-прежнему неумолим: позорные чтения, истории болезней и полное игнорирование любых просьб. Но однажды всё подходит к концу, а потому к третьей неделе даже у Рене сдохло терпение.

Приближалось время обеда, когда она торопливо шла из архива по небольшой парковке между корпусами больницы. В полдень здесь всегда было пусто. Утренние пациенты уже выписаны, а вечерний трафик ещё только ждал своего часа. Так что внимание Рене привлекло даже не странное, хаотическое движение на полупустой площадке, а раздиравшая перепонки громкая музыка. От неё вибрировал асфальт и подрагивали пластиковые крышки расположенных неподалеку мусорных баков. Вывернув из-за угла, Рене наконец смогла разобрать несколько слов.

Вопль разнёсся по площадке, и Рене застыла, на секунду зажмурившись. Ну, да. Конечно. Кто же ещё мог это быть… Синяя Тойота, распахнутые настежь двери и двое мужчин, в которых без труда узнавались глава хирургии и его лучший друг.

Пожалуй, было немного странно, что для своей очередной эпатажной выходки Энтони Ланг не выбрал что-нибудь с «Чёрного альбома» или культовую «Back in Black». Но громыхавшая музыка вполне подходила представшей картине. А там было на что посмотреть. Уже только один вид почти двухметрового Ланга, который пытался сложиться в маленькую беленькую машинку, по виду напоминавшую кукольный кар, стоил быть запечатлен на веки вечные. Рядом рассекал проложенную между припаркованными машинами трассу Дюссо и едва не задевал бамперы при особо остром вираже.

Наконец Ланг справился со своими конечностями, и маленький белоснежный болид рванул вперёд под залихватский свист Дюссо. Безусловно, Рене следовало немедленно отсюда уйти, но по какой-то совершенно непонятной причине она, наоборот, остановилась. У неё будто случился панический паралич, когда на лице Ланга появилась улыбка. Настоящая, а не та, что походила на нервный тик или искажённую постоянными болями судорогу. И в голове Рене вспыхнул огонёк: надо прямо сейчас подойти и спросить, воспользоваться хорошим настроением и выцарапать себе доступ в операционные. Но искорка мелькнула и ушла, немедленно остановленная совестью. Подглядывать за наставником ещё хуже, чем трогать его же татуировку. Верх невоспитанности. Так что Рене оглянулась, чтобы найти другой путь в больницу, но…

Два маленьких кара носились между большими машинами и оставляли на нагретом солнцем асфальте чёрные следы от покрышек. Конечно, это было противозаконно. И, вероятно, совсем небезопасно, но прямо сейчас это не волновало даже Рене. Прислонившись плечом к стене, она поплотнее запахнула белый халат и усмехнулась. По всем правилам нужно было срочно остановить этот произвол, сообщить главному врачу или напрямую президенту больницы, но отчего-то не хотелось. Рене просто наблюдала за двумя юркими белыми пятнами, чувствовала, как греет спину ещё тёплое осеннее солнце, и едва заметно улыбалась.

Свою ошибку она поняла несколькими минутами позже, когда под вопль:«Дай бензина, дай огня, дай мне то, что я хочу… Хэй!»– Дюссо затормозил напротив Рене и легко выбрался из кара. Испуганно вздрогнув, она перевела взгляд на растёкшееся в прогорклой улыбке лицо хирурга и сделала шаг назад. Но тут, следом за другом, резко затормозил на своём мини-болиде Ланг, после чего откинулся на сиденье и скрестил на груди руки. Взгляд Рене вновь зацепился за татуировку. Господи, да сколько можно на неё пялиться? Но перестать смотреть оказалось намного труднее, чем мысленно отвешивать себе тумаки. Ведь своей чёрной одеждой и видневшейся за ней белой кожей, чёрными волосами и слишком крупными, но острыми чертами Ланг приковывал к себе намного больше внимания, чем казавшийся просто грязным пятном такой же «чёрный» Дюссо. Он будил неясное чувство тревоги, даже когда просто находился где-то поблизости. И было немного забавно, что, признавая его очевидный талант, люди едва не плевали в чёрную спину, стоило той появиться в другом конце коридора. Другое дело Дюссо! Но сегодня пародийность особенно била в глаза.