А дальше мир завертелся. Перед глазами замелькали картинки, где бликующий светом шлем менялся на приближавшийся мокрый асфальт. Удивительно, но Рене отчетливо помнила два, казалось, не связанных факта: как выскользнула из пальцев Энтони зимняя куртка, и как он сам покатился по земле. Почему-то именно это напугало больше всего. Не боль в руках, не распоротое о дорожные камни лицо и не взвывшие от удара кости, а чёрное тело, что безвольно кувыркалось в такую же чёрную темноту. Один увиденный миг, но перед Рене он пронёсся кадр за кадром с такой ошеломляющей чёткостью, что сердце почти взорвалось от вновь охватившего страха. Она летела в свою пустоту, а в голове была только одна мысль – Энтони!

Изображение перед глазами неожиданно скомкалось, а потом заиграло сначала. Оно закружило вокруг исчезавшей в уличном мраке фигуры, пока Рене тянулась, звала, даже орала, но раз за разом оказывалась все дальше от мотоцикла. А потом воспоминания вовсе потеряли реалистичность. Перед глазами в снопе искр закружилось заднее колесо, куда наматывалась нитка дороги. Оно стремительно пожирало в себя полосы белой разметки и готовилось раздавить каждого, кто окажется с ним поблизости, так что Рене поползла прочь и попыталась утянуть за собой невесть как очутившееся рядом тяжёлое тело. А когда силы закончились, уткнулась в холодную кожу знакомой куртки, отчего в мире остался лишь ровный ритм чужого сердцебиения и… мята.

–Тони…

–Я здесь.

И снова мята-мята-мята, от чьей свежести наконец расслабились напряжённые мышцы. Рене провалилась в обычный сон.

Эхо переругивавшихся голосов продралось будто со дна, как бывает с эхом в глубоком колодце. Оно многократно отразилось от каменных стен, прежде чем выбралось на поверхность и взорвалось напряжённой речью. И Рене выплыла из небытия вместе со звуками.

– Извините, но на каком основании в этой ст’гане больничная палата вд’уг п’гев’гатилась в доп"госную комнату? Это неп"гиемлемо и недопустимо. П"гошу вас в последний р-р-раз – выйдите вон. Немедленно.

За четырнадцать лет под одной крышей Рене отлично знала, что когда Максимильен Роше говорил подобным, чуть визгливым тоном, с ним лучше было не спорить. Никогда и ни при каких обстоятельствах. Если вы дорожили карьерой, репутацией или, на худой конец, жизнью, то следовало немедленно извиниться и удалиться куда-нибудь прочь. С этим приходилось мириться как Рене, так и главам каких-нибудь государств, потому что, несмотря на почтенный возраст, месье Роше оставался умён, хитёр… ну и излишне резок. К сожалению, его собеседник вряд ли до конца понимал, что именно за старик стоит рядом с ним, а потому решил продолжить глупый спор.

– Я вам в который раз повторяю, – устало вздохнул неизвестный. – У меня есть предписание допросить мисс Роше.

– А у меня есть п"гаво вышвы"гнуть вас из палаты. – Надо же, Рене ни разу не замечала, какой у дедушки забавный акцент. Интересно, у неё такой же?

– Но вы этого не сделаете.

– Как и вы не сделаете своего!

Спор явно зашел в тупик. Но тут в беседу вступил третий голос.

– Согласен с позицией доктора Роше. Палата в нейрохирургии не лучшее место для разговоров. К тому же Рене…

– А вот вашего мнения, докто"г Ланг, я точно не сп"гашивал! – передразнил злой шёпот, и Рене распахнула глаза.

Первое, что она увидела, – клетчатую полу шерстяного пиджака. Та маячила перед лицом сине-белыми полосами, чем вызывала рябь в не проснувшемся пока мозгу. Но взгляд скользнул дальше: по белой простыне и пластиковой спинке больничной кровати, а после уткнулся в знакомую долговязую фигуру.

Энтони сидел на подоконнике вполоборота, подогнув под себя левую ногу. В руках он перебирал один из знакомых эспандеров, пока изучал ночь за окном. Однако стоило лишь посмотреть в его сторону, как он немедленно поднял голову и посмотрел в глаза напуганной Рене. На привычно бледном лице она разглядела намёк на улыбку. Она отвела взгляд, уткнувшись в неожиданно закрывшие кисти манжеты чёрного свитера, а потом увидела уже знакомую грязь, и мир содрогнулся от череды вспышек.

Рене не поняла, как это случилось. Она просто смотрела на грязные, рваные джинсы, но видела с рёвом рухнувший мотоцикл и тело, что катилось от неё прочь. Перед глазами вдруг замелькали огни фонарей и искры от скользившего по асфальту металла, а затем всё заслонило красное сукно пустого стола, смех и стук бильярдных шаров, в который так точно вплёлся звук собственного удара о землю. И испуганно приоткрыв рот, Рене вновь посмотрела в лицо Энтони. Он больше не улыбался.

– …Учитывая вопиющее без"гассудство и наплевательское отношение к безопасности, вам вообще следовало бы помалкивать. Такому человеку, как вы, место исключительно за р-р-решеткой. И не думайте, что мне неизвестны ваши п"гедыдущие похождения. Я лично ознакомился с калифор-о-рнийским делом и должен сказать…

– С пробуждением.