– Жди, – пробормотала она, наконец. – И постарайся не покалечиться.
Первая мысль, что пришла в голову, стоило увидеть нужный бар, – Энтони не соврал. Ступив из такси на мокрую мостовую, Рене уставилась на огромный белый кусок фанеры, где красовалось от руки нарисованное пафосное название, и тяжело вздохнула. Это действительно была дырой. Эдакий провал в никуда, каким-то образом появившийся посреди складского района на другом конце города. Право слово, если Ланг искал место, где можно сдохнуть и месяца два проваляться неопознанным трупом, то это оно.
Старые кирпичные дома здесь выглядели даже хуже, чем в её неблагополучном районе. Вонь от переполненного пивными банками мусорного бака одуряла, а чья-то рвота под ногами и звуки почему-то немецкой попсы довершали картину. Музыка доносилась из-за забитой всё той же белой фанерой двери, оттуда же летели чьи-то развесёлые крики, звуки драки, а ещё звон разбитого стекла. Что же, оставалось надеяться, что Энтони найдется быстро и в целости.
– Подождите, я скоро, – бросила Рене таксисту и, не дожидаясь ответа, отвернулась, но успела сделать лишь несколько шагов, как за спиной истерично взвизгнули шины.
С ощущением вселенского фатализма Рене проводила взглядом быстро растворившиеся в дождливой ночи габаритные огни, а потом снова посмотрела на нужную дверь. И только тогда заметила около входа груду чего-то, что валялось большим мешком на мокром асфальте. Это лежало под каплями ледяного дождя и не издавало ни единого звука, только едва заметно подрагивало. Рене не представляла, как узнала Тони в этой куче тряпья, – наитием или тем самым их общим чутьём, но бросилась к нему со всех ног ещё до того, как окончательно поняла, кто перед ней. Опустившись перед ним на колени, она осторожно приподняла его голову за подбородок.
Ланг был бледен до синевы, которую не могли скрыть пёстрые огни вывески над головой. Замёрз настолько, что впал, кажется, в полубессознательное состояние. И вряд ли Рене смогла бы сказать, что испытала в момент, когда увидела облепленные мокрыми чёрными прядями высокие скулы и разбитые губы. Отчаяние? Да. Безусловно. А ещё горькое, выворачивающее наизнанку разочарование. Ей хотелось взять Энтони и хорошенько встряхнуть, отчитать, накричать, оставить на впалых щеках тридцать пощечин, а потом целовать их, пока не потускнеют следы оплеух. Она мечтала вновь уткнуться в твёрдую грудь, вдохнуть запах мяты, а не дешёвого пива, и целую вечность рассказывать, как, чёрт возьми, он ей нужен. Саркастичный, эгоистичный, жестокий, с мигренью и без, но живой.
Зачем вот он так? К чему эта дурость с попойками? Очередные скелеты? Или Тони просто устал? Господи, Рене хотела бы знать. Она бы даже снова позволила придавить себе пальцы, стань ему от этого лучше. Но так не бывает, верно? Так что она вытерла рукавом влажное от дождя лицо, хлюпнула носом и приступила к осмотру.
Точно бездомный, главный хирург крупнейшей больницы прятался под накинутой курткой и, похоже, дремал, привалившись к влажной стене. По той стекали жирные потоки грязи и уличной копоти, отчего Рене невольно поморщилась. Тони била редкая дрожь, однако стоило осторожно дотронуться до уже прохладной от ноябрьской сырости кожи, как он дёрнулся в сторону, разбрызгав вокруг скопившуюся на куртке воду.
– Эй, – прошептала она, а сама осторожно взяла ледяную руку. Господи! Внутри всё отчаянно сжалось, пока Рене пыталась зачем-то растереть озябшие пальцы. – Глупый! Ну какой же ты глупый!
Она сжала огромную кисть в своих ладонях, а потом Тони наконец-то пошевелился. Он попробовал согнуть озябшие ноги в промокших джинсах, но лишь неловко скользнул подошвой ботинка по какой-то обертке.
– Ты что-то д-долго, – пробормотал он и вновь содрогнулся.
– Я… прости. В половину третьего ночи не так легко выбраться из северного Монреаля. – Рене скользнула рукой под ворот куртки и попробовала нащупать под холодной кожей сонную артерию. От влажного свитера повеяло характерным сладковатым запахом, который так же отсырел под бесконечным дождем. Вот дерьмо! – Что ты курил?
Энтони тяжело повернул к ней голову и попробовал разлепить веки, но смог приоткрыть лишь левый глаз. Но даже так он умудрился смерить Рене презрительным взглядом, от которого любой почувствовал бы себя полным дураком.
– Травку. Я пока не опустился до другой наркоты, – высокомерно бросил он, а Рене захотелось его ударить. Врезать от души по синюшной роже, но она позволила себе лишь поджать губы.
– Вставай. Надо тебя согреть, – вздохнула она и попробовала потянуть на себя огромную тушу, но добилась лишь треска кожаного рукава. Тогда она наклонилась к Энтони, отчего их лица оказались совсем рядом, подхватила под мышки и дернула вверх. – Ну же! Помоги мне. Хватит корчить из себя немощного, ты же можешь…
Договорить она не успела, потому что огромное тело Ланга наконец подалось вперёд и сдвинулось с места. Однако вместо того, чтобы подняться, оно вдруг решило продолжить движение по горизонтали и начало заваливаться на растерявшуюся от неожиданности Рене. Увернуться та уже не успела.
От падения воздух из легких вышибло дважды. Сначала при ударе спиной о мокрую мостовую, а затем, когда грудой из конечностей и отсыревшей одежды на Рене рухнул тяжёлый Ланг. Его локоть больно врезался под ребро, и на глаза навернулись инстинктивные слёзы. Повисла неловкая тишина.
Наверное, надо было что-то сказать или попытаться столкнуть с себя придавившее к земле тело, но Рене старалась не шевелиться. Это же делал подозрительно тихий Энтони. Она чувствовала на своей шее тепло чужого дыхания с чудовищной примесью алкоголя, щекотавшие кожу короткие волоски, и молотивший по лицу мелкий дождь. Наконец, спустя целую вечность, Рене рискнула открыть глаза и столкнулась с серьёзным, но совершенно пьяным взглядом.
Энтони смотрел внимательно, будто впервые видел, а она вдруг почувствовала, как вспыхнули от смущения щёки. Однако, рассердившись на саму на себя – черт возьми, нашла, когда стесняться! – Рене наигранно недовольно сдвинула брови и уже собралась было столкнуть разлёгшегося на ней мамонта, но не успела. Энтони наклонил голову и вдруг удивлённо произнёс:
– Ты такая мелкая!