– Скорее всего, дело дойдёт до Квебека. Парнишка оказался чьим-то важным сынком, и теперь… В общем, у вас действительно проблемы.
Проблемы. Это уж точно. Рене усмехнулась и, кажется, почувствовала, как от воспоминаний о язвительных криках Энтони вновь задрожали стены хирургического отделения.
Они ругались по поводу слушаний последние несколько дней, но вчера всё зашло чересчур далеко. У Ланга начинала болеть голова, но Рене оказалась слишком упряма, чтобы вовремя остановиться. Поэтому в качестве последнего аргумента в стену полетел пыльный набор письменных принадлежностей и громогласное обещание зашить чей-то слишком болтливый рот. Рене же молча хлопнула дверью и не появлялась в кабинете до самого вечера, мучаясь угрызениями совести. Наконец, когда вышли все сроки, а дела оказались сделаны, она тихонько прокралась обратно.
Ланг полуживым гуманоидом раскинулся в низеньком кресле, а его руки безвольно свешивались с подлокотников, будто две поломанные ветки больного дерева. Призрачно-бледные, с чёрным пятном татуировки. Рене до крови прикусила язык, бесшумно подняла покорёженную сетчатую подставку для карандашей, а потом шагнула вперёд и уселась на колени подле растекшегося в кресле огромного тела. Ну вот зачем они оба так? Всё можно решить намного проще… Но Энтони не поднял век, даже не вздрогнул, когда, отложив дурацкий стакан, она осторожно дотронулась до его головы. Пальцы привычно потонули в тяжёлых прядях, чтобы коснуться лихорадочно горячей кожи, и повеяло перечной мятой. Ледяной и зябкой, от которой немедленно застыли руки, но Рене продолжила аккуратно разминать виски и высокий лоб, скользить ладонями по затылку и почти незаметно любоваться тем, как на впалых щеках пляшут тени от длинных ресниц.
Она готова была просидеть так целую вечность, однако опасливо замерла, когда большая ладонь накрыла холодные пальцы. Только тогда Рене заметила, что Энтони чуть сильнее запрокинул назад голову и теперь внимательно смотрел на неё снизу вверх. И в этот момент они поняли друг друга без слов. Без утренних криков, споров и попыток доказать свою правоту. Рене расскажет правду и не даст ему взять на себя всю ответственность, а Энтони придется либо с этим смириться, либо пристрелить упрямую дурочку. Что поделать, он сам сказал: у них здесь не богадельня.
– …на Ланга могут наложить штраф, но не думаю, что решат наказать лицензией. Всё-таки глава отделения…
Голос Роузи ворвался посреди воспоминаний, и Рене нервно дёрнулась, только сейчас поняв, что наверняка прослушала нечто важное. Подруга же удивлённо моргнула и, очевидно, хотела в очередной раз съехидничать, но в этот момент, словно в дешёвеньком фильме, в кафетерий вошёл улыбающийся Энтони. И от столь неожиданного зрелища Рене замерла в каком-то благоговении.
Никогда! Никогда прежде он не казался настолько… беззаботным? Господи, почти что счастливым. И она хотела было улыбнуться сама, но тут Ланг внезапно повернул голову вправо и чуть наклонился. За чёрной спиной мелькнул хирургический костюм в цветах кардиологического отделения, а затем показалась копна бешено-рыжих кудрявых волос, в которые ласково нырнули длинные пальцы доктора Ланга.
Рене не знала, в какую секунду в ушах противно взвизгнула кровь. Только ощутила, как неистово заколотилось обиженное сердце, а во рту вдруг стало удивительно горько.
– Вот же сукино отродье! – довольно прошипела Роузи, любуясь парочкой. – И когда только успевает их цеплять? Ты её знаешь?
Рене отрицательно покачала головой. Она торопливо отвернулась, но всё равно успела заметить, как на поднос Энтони отправилась пачка начос и упаковка кислых леденцов, а большая ладонь скользнула по талии кудрявой девицы, чтобы смачно огладить круглую ягодицу. Захотелось выколоть себе глаза, а лучше сразу отрезать голову, однако Рене лишь приоткрыла рот и сделала осторожный вздох. Затем ещё и ещё, пока бешеный пульс не перестал долбиться кувалдой в виски. Наконец, со свистом вытолкнув воздух сквозь сжатые зубы, она уткнулась сердитым взглядом в контейнер с едой. Рене смотрела на него с таким отчаянием, словно лежавший там кусок варёного мяса был в чём-то перед ней виноват, а затем со всей силы стиснула вилку. Блестяще! Просто восхитительно! Именно такой сцены не хватало влюбившейся до потери мозгов глупой Рене, чтобы не забыть, в какое дерьмо она влипла. Трогательный доктор Ланг! Заботливый доктор Ланг! Чушь! Пусть только придёт к ней со своей дурацкой мигренью! Пусть только попробует попросить! Она больше никогда…
Взгляд снова упёрся в стоявшую неподалеку парочку. Такую красивую. Яркую. Девчонка из кардиологии была действительно хороша в своей идеальной зрелости, когда неловкая угловатость наконец-то сменялась совершенными формами. Её лицо, фигура, даже манера улыбаться ставили неизвестную на один уровень с Лангом. И Рене, что плела идиотские косы, цепляла на жёлтые тапочки вишенки и носила слишком весёлые платья, не смела с ней даже тягаться. Чем она могла очаровать взрослого, самодостаточного мужчину, который был почти на пятнадцать лет старше? В их условиях это целая пропасть. Уж точно не постоянно зудевшим шрамом, обветренными руками и кучей проблем в голове. Следовало просто признать и смириться, что на фоне новой пассии разница в возрасте, статусе и вкусах была слишком очевидна, категорична и непреодолима.
Но Рене ничего не могла с собой поделать. Чем дольше она смотрела на рыжие локоны, что цеплялись за чёрные рукава, тем сильнее в груди пускало корни забытое чувство ненужности. Оно было опасным и совершенно неверным, ведь из-за него было так легко позабыть, что, на самом-то деле, Энтони всегда требовался лишь ассистент. Бесполое существо без фамилии. И даже все пережитые вместе события вроде пожара, кошмаров или незримой поддержки в операционной вряд ли могли что-нибудь изменить.
От этой мысли вдруг стало удивительно тошно. Так обидно, что Рене сжала руку, и в ладонь неожиданно впился острый край вилки. Он поранил тонкую кожу, а потом прибор рухнул из разжавшихся пальцев на стол, зазвенев на весь кафетерий. Поднявшийся шум перекрыл скрежет ножек резко отодвинутого стула.
– Ого, – тихо протянула Роузи. Подруга отложила обратно надкусанную дольку и теперь с интересом следила за сборами подруги. Хмыкнув, она перевела взгляд на усевшегося за соседний стол Ланга и лениво заметила: – Как любопытно.
– Ничего интересного. Просто свело ладонь…
– Да-да. И давно это с тобой?
Рене мечтала стукнуться лбом о стену и честно признаться, что с «того самого дня» прошла ровно неделя. А ещё хотелось поплакать и посетовать на несправедливость, ведь из семи миллиардов жизнь умудрилась подсунуть самый неправильный вариант в самый ненужный момент. Но так и не удостоив Роузи ответом, она подхватила вещи и вылетела прочь из кафетерия. Вслед полетел смешок:
К чёрту! Достало! Будь проклят тот день, когда она решила поехать в грёбаный Монреаль! Но кто же знал?! Рене тряхнула головой и едва не налетела на бежавшего куда-то Франса. Кто, чёрт побери, осмелился бы предположить, что за несколько месяцев можно так поглупеть. Она словно стала сама не своя и один за другим ставила антирекорды здравого смысла! А виноват в этом был Ланг со своими улыбочками и играми в чумного доктора.
С этой мыслью Рене в гневе вышвырнула в мусорное ведро почти не тронутый обед. Она постояла рядом с ним пару минут, словно хотела испепелить взглядом, а потом пообещала себе перестать ждать какого-то чуда. Только вот одно дело клясться в чем-то у кучи отходов, а другое – претворить в жизнь.