И все же толстушке хватило ума не лезть на вооруженного незнакомца, а только попытаться натравить других. Воины же, в свою очередь, явно были не настолько ослеплены верой, чтобы очертя голову ринутся в бой. Что подтверждала услышанная мною ссора. Иначе откуда бы возникло разногласие, относительно того, как следует поступать с ведьмой? В общем, хвататься за мечи и бросаться на супостата дружинники не торопились.

Оно и понятно. Одно дело глумиться над беззащитной жертвой и совсем другое — связываться с гладиатором. То есть тем кто буквально только что уже защищал свою жизнь с оружием в руках. Ощутил вкус победы и теперь точно не отдаст ее без боя, кому бы то ни было.

— Сестра Тересия правду говорит? — хмурясь, уточнил десятник.

— Понятия не имею. Я с ней не знаком. И с братьями ее тоже.

Пестрая толстушка возмущенно пискнула, но на нее цыкнули стоящие рядом воины, и она утихла. Хоть и продолжала делать какие-то непонятные жесты. То ли крестилась сама, то ли из меня дьявола изгоняла.

— Смешно… да… — еще больше нахмурился десятник. — Потом вместе посмеемся. Если дороги разойдутся. А сейчас лучше ответь.

— Так ты, пока и не спросил ни о чем, — не стал я накручивать ситуацию. — А что там эта ваша ведьма орет, мне невдомек.

Дружинники забавно шарахнулись в стороны, тревожно оглядываясь назад. Потом до них дошло, кого именно я имел в виду, называя ведьмой. Одни криво заухмылялись, бросая взгляды на сестру Тересию, другие — суеверно поплевали через плечо.

— Прямого вопроса, значит, ждешь? — дернул уголком рта десятник. — Ладно. Спрошу прямо. С кем сражался на Арене?

— Свирепый Бык и Скала.

— Чего? — самый молодой из дружинников хлопнул себя по ляжкам и ехидно расхохотался. — Вы это слышали? Ну ты и мастак врать! Обалдеть! Свирепого Быка он победил! Да и не одного, а в паре со Скалой! Двух чемпионов зараз уложил… герой.

— Заткнись, Щип! — цыкнул на излишне бойкого бойца десятник. — Перед нами опоясанный воин стоит, а не купец. Пусть и без герба. И чтобы во лжи обвинять, надо веское основание иметь.

— Да я…

— Придержи язык, сказал! — рыкнул на юнца десятник. — Укоротят, не ровен час. А мне истерики твоей матушки выслушивать.

Потом повернулся ко мне.

— Забудь. Не обращай внимания. Щенки везде одинаковы. Много лая, а укусить нечем. Зубки то молочные еще. Продолжай… Я слушаю.

— И что с того? — излишняя уступчивость — демонстрация слабости. А с такими нельзя быть слишком покладистым. Им палец в рот не клади, мигом по локоть отхватят. — Интересуешься боями, надо было билет в цирк купить и смотреть.

— Ладно, ладно, — десятник признавал мое право быть неразговорчивым, но и от своего: расспрашивать, не отказывался. — Не ершись. Я не просто так интересуюсь. Свирепого Быка в деле не видел, а на что Скала способен знаю. Парни мои, тоже. Поэтому и нет веры твоим словам. Опиши бой. А уж мы поймем, так все было или выдумал.

— Что ж, если со мной по-хорошему, — пожал я плечами, потом сделал движение понятное всем мужчинам. — И если горло промочить…

— Нельзя! — опять завопила монахиня. — У пособников тьмы елейные уста. Сами не заметите, как вас околдует! Хватайте! Рубите! Пока не поздно!