Тот только седой головой помотал, словно мух отгонял.

— А что ж тогда такой смелый?

— Потому что везде кому-то робыть треба, — старик отвечал негромко, степенно. Уверенный в собственной правоте. — В этом мире или в другом… и земля сама не вспашется, и зерно само не уродится. А и уродится, так калачом не станет. Это пусть господа за себя бояться, а у меня сохи никто не заберет. Ни боги, ни черти…

* * *

— И что дальше?

Ответа, как и следовало ожидать, не последовало. Ведьмочка только промычала что-то невнятное. Поскольку рот ее снова был заткнут. И хоть на этот раз не тряпичным кляпом, а всего лишь жареной гусиной ножкой, на качество общения разница не влияла.

Как оказалось, ее не только жаждой морили, но и не кормили уже несколько суток. Так что когда я вытащил из котомки кусок хлеба и мясо, она набросилась на них с жадностью и скоростью степного пожара. Пришлось даже уговаривать, чтобы не торопилась и ела медленнее. Девушка советам вняла, и хоть рот набивала так, что становилась похожей на хомячка, жевала долго и глотала небольшими порциями… Отчего и молчала все время.

Впрочем, в ответе я не нуждался. Просто произнес вслух окончание собственной мысли.

Понятное дело, что обратно девчонке возвращаться никак нельзя…

Подробно она о себе рассказывать не захотела, даже после того, как узнала, кто я на самом деле. Не из-за скрытности или желания сохранить важную тайну. Какие там тайны у пятнадцатилетней девчушки из лесного хутора. Просто вспоминать о пережитом ужасе не могла. И без того вздрагивала каждый раз, когда я делал слишком резкое движение или случайно повышал голос. А вкратце история была до неприличия банальной и примитивной.

Девчушка случайно попалась на глаза барону Белову, когда тот охотился на оленей.

Увидев в своих угодьях столь милое создание, лорд тут же воспылал к лесной красавице страстью и прочими желаниями. Поскольку барон давно женат и обременен троицей наследников, ни о какой большой и чистой любви, естественно, разговора не было. А лишь о ни к чему не обязывающих телесных утехах. Что он в самом незатейливом виде и предложил Олесе. В том смысле, что слуги поймали девушку, связали и устроили поперек спины баронского коня.

Повезло. Мог ведь и прямо на лесной полянке разложить, а не откладывать удовольствие на ночь.

Тут Олеся пропустила часть истории, сказав лишь, что сумела убежать из замка раньше, чем барон успел ее обесчестить. За что, собственно, девушку потом и обвинили в колдовстве… Поскольку все стражники целовали меч и клялись, что не покидали поста ни на минуту и из запертой комнаты никто не выходил. А сквозь густую решетку на окнах только кошка могла бы протиснуться.

На этом рассказ и закончился. О допросе и следствии, Олеся говорить отказывалась наотрез и мучительно краснела, чем лишь усилила мое, почерпнутое из книг, предубеждение к методам применяемых в застенках инквизиции. И только одно еще удалось узнать: в черном колдовстве, наложении любовных чар и посягательстве на жизнь своего господина, девушку обвинял не сам фон барон, а его жена — Есения. Она же настаивала на передачу дела в церковный суд, беспощадном дознании и самой жуткой казни.

— Со мной пойдешь?

Олеся распахнула синеву глаз, поглядела внимательно и кивнула. С самым серьезным выражением, которое несколько портил лоснящийся от стекающего жира, подбородок, торчащая из пухлых губ обглоданная гусиная кость и чудом не лопающиеся раздутые щечки. В общем, натуральный гротеск. Но я даже не улыбнулся. У девочки и так нервы на пределе.

— Хорошо. Тогда, не будем рассиживаться. Поверит барон в близость Апокалипсиса или захочет убедится лично, не знаю, но если его жена такая мстительная, то вряд ли оставит все как есть. И погони ждать долго не придется…

Олеся вряд ли поняла хоть половину сказанного, но наконец-то вытащила кость изо рта, повертела перед глазами, не осталось ли на ней еще мяса, и бросила на землю.

— Я готова, ваше высочество…