Вик оглядывается: свет домиков едва различим сквозь деревья, и сгустившаяся тьма обнажает зубы, точно собираясь увести в хтоническую тень или попросту проглотить. Хтони не к лицу дрожать – и Вик прыгает в сугроб, проваливаясь до колен.

– Веселей, веселей, ног своих не жалей и не бойся ночного леса![6]

– Особенно когда вы с этим лесом одной крови, – ухмыляется Лия. И прыгает следом.

Пробираться сквозь снег с молчаливым пыхтением неинтересно, поэтому они устраивают самые дурацкие в мире догонялки. Скачут вокруг деревьев, проваливаются в сугробы по пояс, пытаются хотя бы пальцем друг до друга дотянуться – но куда там!

В конце концов, умотавшись, они падают, хватают ртом ледяной воздух – мокрые, в расстегнутых куртках и сбившихся шапках. Заболеют как пить дать! Хотя, может, если подскочат и побегут греться чаем, то все обойдется, но это ж надо собраться с силами и подскочить…

– Мы совсем заблудились, да? – смеется Лия, отфыркиваясь от снега.

– Скорее всего. – Вик привстает на локтях. – Но смотри: нам уже спешат помочь!

Местная хтонь склоняется над ними густой темнотой и улыбается, как мать непоседливым детям: «Нагулялись?» Ее ледяное дыхание бодрит лучше всякого кофе, а когтистые лапы помогают встать, отряхнуться и застегнуть куртку. И пускай ноги подкашиваются от ужаса, Вик, прикрыв глаза, почти мурлычет.

Свою хтоническую сторону он тоже боится – что не мешает тянуться к ней из раза в раз.

Подсказав, куда идти, местная хтонь отступает, но не исчезает – наблюдает из-за деревьев.

«А то мы, дураки, можем снова заблудиться», – улыбается Вик. Перчатки промокли насквозь, ботинки полны растаявшего снега, зато какие останутся воспоминания! И даже если наутро будут течь сопли и болеть горло, он ни о чем не пожалеет.

К ночи все собираются в гостиной, рассаживаясь куда попало. Кто-то жует бутерброды, кто-то болтает на подоконнике, кто-то читает вслух. Слава под чутким руководством Криса варит глинтвейн, они перешептываются и смеются, нет-нет да и соприкасаясь плечами.

Вик устраивается у камина, Лия – рядом, положив голову ему на плечо. От тепла ее дыхания бросает в жар, будто температура подскочила до сорока; хочется прижать к себе и никогда не отпускать. Наверное, это и зовется любовью? Или как минимум влюбленностью – затянувшейся на пару долгих лет.

Это – и еще бесконечное терпение по отношению к нему, невыносимому чудовищу, которое треплет нервы, чтобы получить подтверждение: «Ты важен. Ты нужен – любым, даже таким невыносимым».

Вик приобнимает Лию и прикрывает глаза. Он ездит на йольский корпоратив побыть наблюдателем. Посидеть в тени, полюбоваться, как развлекаются другие, отдохнуть от мыслей и сомнений, послушать, в конце концов, родной, успокаивающий голос темноты – той, что сидит в лесу, и той, которой полон он сам.

Под гул голосов и негромкую музыку с чьего-то телефона это делать особенно приятно.

Ровно в полночь Крис разливает глинтвейн, и Гор, обняв Валерию, произносит тост:

– За нас, чудовищ в человеческом облике, умеющих пугать, утешать, проводить через смерть и устраивать чаепития. Пускай люди считают хтоней порождениями тьмы – но разве мир способен держаться на одном только свете?

– За нас! – вторят ему остальные, поднимая стаканы.

– За нас, – шепчет Вик, целуя Лию в висок. Салютует стаканом Лютому и Тори, сидящим на подоконнике, подмигивает вооруженному поварешкой Крису и прижавшейся к нему Славе, кивает Санне, устроившей на коленях книгу.