Книги

Хрупкие фантазии обербоссиерера Лойса

22
18
20
22
24
26
28
30

– Скорее, чего не надо говорить. Ну, например, не вздумайте ругать Бустелли – вы же это любите, я знаю. Он, кстати, уже месяц работает у нас на фабрике. Коллега, я просто умоляю вас – ради вашего же блага! Речь идет о работе, о куске хлеба, о крыше над головой: забудьте о своем мнении на этот час. Скажите герцогу то, что он хочет слышать!

Ринглер ушел, но обещал вернуться и помочь Жан-Жаку с подготовкой к аудиенции. Мастер стал раскладывать сундук в отведенной ему комнате на третьем этаже. Настроение было испорчено; мысль о том, что Андреас не найдет его завтра в гостинице, как заноза, не давала покоя. К тому же тут оказался Бустелли, и это значило, что придется работать рядом с идейным врагом. Вот и оказались вещими его сны. А все же интересно: какой он, этот Бустелли?

Покончив с сундуком, Жан-Жак подошел к окну, которое выходило на сторону города, и посмотрел на новые двух- и трехэтажные дома палевого цвета, обшитые тесом и покрытые свежей штукатуркой. За ними виднелся маленький пустырь, на котором стоял старый бревенчатый домик с двумя трубами – по сравнению со своими соседями он казался кукольным. «Кто там живет?» – подумал мастер, и в ту же секунду дверь домика открылась, и из него вышла сухая старушка. Она аккуратно закрыла за собой дверь и направилась вниз по узкой улочке.

Жан-Жак вспомнил об апельсине. Он разрезал фрукт ножом и впился в оранжевую массу. Зубы свело – есть эту кислятину было невозможно. Мастер бросил апельсин и прилег отдохнуть: до возвращения Ринглера еще оставалось время.

3

Когда Жан-Жак проснулся после дневного сна, солнце еще не село. Как и обещал, появился Ринглер, и они пошли в казармы за дворцом. Отдали белье прачкам и через Марктплац направились к куаферу. Жан-Жак надеялся отыскать Андреаса, но парнишки уже не было. Торговцы со своим товаром убрались восвояси, и площадь опустела. Ринглер оставил мастера у куафера на Альте Зеештрассе и простился до следующего утра.

Жюль, французик из Божоле, расфуфыренный и напомаженный, вился вокруг кресла с мастером, как весенняя муха вокруг свеженаложенной кучи. Его ноги в лиловых чулках пританцовывали, руки порхали, а локоны то взмывали вверх, то падали вниз, при этом возвращаясь точно на то же место, с которого секунду назад их сорвала беспокойная Жюлева натура. Началось, правда, с того, что куафер попытался за полталера всучить Жан-Жаку старый «аллонж бинет», парик, которому было по меньшей мере лет тридцать.

– Господин, купите – не пожалеете! Конечно, за эти деньги парик не из волос, а из собачьих хвостов, но из самых что ни на есть первоклассных! – увещевал он мастера.

– Ну нет, почтеннейший! Я же не из Черного леса приехал, – рассмеялся Жан-Жак. – Этот парик еще успел поносить Бах-отец. Уложите-ка мне лучше волосы в «крыло голубя». Сумеете?

– Сумею ли я?! – обиделся Жюль. – Да я был любимым куафером герцога Орлеанского!

– Который сжег все свои картины с нагими женщинами?

– Того самого, того самого! – Жюль был рад, что имя его патрона получило такую широкую известность. – Не понимаю, что находят красивого в нагих женщинах? – продолжал он, по-прежнему пританцовывая вокруг кресла. – Вот мужское тело, с развитым торсом и мускулистыми руками и ногами, это совсем другое дело…

В конце куафер предложил завязать хвостик сиреневым бантом – Жюль отдавал явное предпочтение сиренево-лиловой гамме, – но Жан-Жак выбрал черную ленту. Из зеркала, которое поднес ему куафер, смотрел благообразный господин. На висках черные с проседью волосы были аккуратно уложены в локоны, сзади же стянуты ленточным бантом.

– Припудрю только… – И куафер бросился к столику, проделав пируэт, которому позавидовал бы даже покойный Мишель Блонди.

– И не вздумайте, – отмахнулся Жан-Жак.

– С вас шесть крейцеров.

Мастер дал французу лишние полкрейцера, и радостный Жюль побежал открывать ему дверь, выбрасывая ноги, как цапля. Локоны куафера снова взмывали и падали, проделывая это с той меланхоличной размеренностью, с какой кивают мейсенские китайцы, если легко прикоснуться пальцем к их фарфоровым головкам.

В надежде найти Андреаса Жан-Жак вернулся на рыночную площадь. Безрезультатно. Он зашел в лавку, где торговали одеждой, и купил новую фетровую шляпу и шерстяные светло-серые чулки. В другой лавке, у парфюмера, приобрел пузырек лавандовой туалетной воды и поспешил домой. Уже стемнело, а Жан-Жак хотел выспаться перед аудиенцией. В комнате он нашел постиранное и сложенное белье – местные прачки работали быстро. Мастер разделся донага, натерся мазью с меркурием и арсеникумом – от нательных насекомых – и лег спать. Его сразу укусил клоп – этих никакая мазь не брала, – но к их укусам Жан-Жак себя уже приучил. Тем более что другого выхода не было.

Утром Жан-Жак, как обычно, проснулся рано. Первым делом взял льняное полотенце и стал обтираться: начал с лица, а потом перешел на шею, плечи, руки и грудь. Подольше задержался на подмышках – средоточии дурного запаха. Заведя руки за спину, энергично, как делал это каждый день, потер спину и зад. Потом перешел к ногам и вытирал их долго и тщательно, уделяя особенное внимание пяткам и местам между пальцами. Сделав это, отложил полотенце и взял ветошку. У мастера было заготовлено множество таких кусочков миткаля; он часто пользовался ими и, когда уходил из дома, не забывал прихватить два-три с собой. Стараясь не раздражать беспокоящий его геморрой, Жан-Жак стал аккуратно протирать внутренние части ягодиц, оттягивая их поочередно и перекладывая тряпицу из одной руки в другую. Как мастер и опасался, на ней осталась кровь. Использованную ветошь он бросил в полный жидкости ночной горшок – слуга вынесет.

По окончании утреннего туалета Жан-Жак разложил на кровати свое платье, осмотрел его и остался доволен. Надел полотняную сорочку с костяными пуговицами, узкие панталоны заправил в новые шерстяные чулки, а поверх панталон натянул льняные штаны-кюлот, пристегнув к чулкам пуговицами из рога. Надел камзол, а на него – кафтан из полосатого темно- и светло-зеленого льна на двух пуговицах. Ноги засунул в модные башмаки на низком каблуке и застегнул медные пряжки. На голову, на свежее «крыло голубя», осторожно приладил новую треуголку. Втер в шею несколько капель драгоценной туалетной воды. Встал во весь рост, потянулся – он был готов.