– Когда?

– Утром. В десять.

– Я буду!

– Спросишь Жан-Жака.

Мастер неожиданно для себя снял с головы фетровую треуголку и протянул парню:

– Это тебе – чтобы на войне холодно не было. И чтоб в фарфоре выглядел достойно!

Андреас смутился, но треуголку взял.

– Шляпы у меня отродясь не было.

Он надел ее, но тут же снял и дальше стоял, прижимая рукой к бедру.

– А вы как же?

– У меня другая есть – новая.

– Так завтра в десять. Не забудьте только!

Андреас развернулся и пошел вниз по улице. Он уходил вприпрыжку, как ходят дети или молодые люди, у которых нет никаких забот. У Жан-Жака тоже появилось приятное чувство легкости и даже захотелось взбежать по лестнице к двери гостиницы, но он вовремя опомнился. Всходя по крутым ступеням – с сундуком в одной руке и ящиком с фаянсовым попугаем в другой, – мастер пожалел, что так быстро отпустил Андреаса.

В гостинице его встретил переполошенный Ринглер:

– Коллега, как хорошо, что дилижанс не задержался. Я вас уже час дожидаюсь. Но это не важно! У нас новости: Гец умер, вчера мы его похоронили. Все на фабрике взбудоражены, ходят разные слухи.

– Какие?

– Это тоже не важно, – отмахнулся директор. – Важно то, что завтра в десять у вас аудиенция с герцогом. Вам надо приготовить платье, завиться и отдохнуть с дороги.

– В десять я не могу. – Слова вырвались сами собой – Жан-Жак не успел прикусить язык. Но Ринглер не понял его.

– Не волнуйтесь: мы всё успеем – к десяти вы будете готовы. Я уже договорился и с куафером, и с прачками – вас ждут. Главное, продумать, что вы будете говорить герцогу.

– А что надо говорить на аудиенции?