– Никто не посмеет сказать, что герцог Вюртембергский жалеет деньги на искусство! Мои мастера получают жалованье, как на лучших фабриках Европы. Вас я тоже не обижу – будете довольны, Лойс.

Жан-Жак молча ждал: сейчас должна была последовать самая важная часть аудиенции.

– Что вы скажете о двадцати шести флоринах в месяц?

«Почти пятнадцать талеров», – быстро пересчитал в уме мастер и поклонился суверену.

– Скажу, что Ваше светлейшее высочество необыкновенно щедры.

Карл Евгений засмеялся:

– И я это скажу! – Герцог взял со столика бокал с вином и отхлебнул большой глоток. – К тому же я временно назначаю вас первым скульптором фабрики. Эта должность тоже была за Гецем.

– Вы слишком добры, сир.

– Теперь очередь за вами. Докажете своими работами, что «свежий взгляд» не просто слова, – должность останется за вами. Ну что, Лойс, есть у вас просьбы или пожелания? Сейчас самое время просить вашего герцога.

– Ваше светлейшее высочество, осмелюсь попросить, чтобы мне вместо денег не выдавали белый фарфор. Я ведь не художник, мне с ним нечего делать.

Частично платить нераскрашенными вещами было практикой всех европейских фабрик, но мастер решил еще раз испытать фортуну.

– Я подумаю, – недовольно буркнул герцог и отвернулся. Аудиенция была окончена.

Жан-Жак поклонился до земли и, не распрямляясь, задом засеменил туда, где, по его предположению, находились двери.

– Лойс! Вас, кажется, зовут Иоганн Якоб? – услышал мастер голос герцога.

– Жан-Жак, Ваше светлейшее высочество.

– Ну, в Швабии вы – Иоганн Якоб. – Герцог сглотнул и причмокнул. – Я уже распорядился.

Иоганн Якоб услышал, как навстречу его заду скрипнули открываемые слугой дверные створки, понял, что его расчет был верным, и попятился быстрее. Уже через секунду двери закрылись перед ним. То есть за ним, но при этом все же – перед.