— «Эклоги» Сен-Леже Леже; единственный экзотический французский поэт. Сколько раз я повторял стихи, в которых живёт моё детство:

«Моя горничная была метиской и пахла касторкой; всегда я буду помнить, какими жемчугами сверкал пот на её лице, вокруг её глаз, и — какая теплота — как рот её вкушал розовые яблоки, на речке, до полудня.

…Но о пожелтевшей бабушке, той, которая так хорошо умела лечить от укусов «сероногих», я думаю, что очень красиво, когда есть белые чулки, что надвигаются цветов огненного шалфея жалюзи на ваши длинные веки из слоновой кости.

…Не знал я всех их голосов, не знал я женщин всех, людей всех, служивших в большом деревянном доме; но через много лет я помню лица их беззвучные, цвета папайи и скуки, те, что были позади стульев наших, как звёзды мёртвые.»

Ван ден Брукс читал немного глухим голосом, и картины поэта, несомненно, омолаживали мир, который он знал или о котором грезил, ибо очки излучали непривычный блеск.

— Вы много читаете? — спросила Мария.

— Читаю, — сказал Ван ден Брукс. — Сейчас… Если хотите: моя яхтовая библиотека очень мала, в ней лишь те книги, в которых мой разум нуждается, как токсикоман в опиуме или морфине; некоторые из книг: Лотреамон и Сен-Леже Леже из современных; «Песня Полифиля» из Ренессанса; Марциал и Клавдиен из античных, и т. д.

— Какой вы начитанный! — сказал русская. — Я не знаю ни одно из этих имён.

— Затем, — продолжал торговец, — вот Книга.

На маленьком дубовом пюпитре была установлена Библия в тёмном переплёте.

— Книга Книг, — произнёс он вибрирующим голосом, — Книга Всемогущего Господа, Книга Гнева, Книга Молнии и Семи Казней, Книга Мести, Книга Элохима, Книга Пустыни и Пересохшего Моря, Книга Побледневших Звёзд и Зверя, Книга Несправедливости…

В какой-то момент казалось, что он опьянел от собственных слов, и Мария едва могла подавить возбуждение.

«Он сошёл с ума», — подумала она.

Индус на коленях ни разу не шевельнулся.

Проходя позади него, Мария спросила:

— Это один из ваших служителей?

— Мой служитель, — сказал Ван ден Брукс. — Единственный. Это сын раджи.

— О! — сказала русская с ироническим восхищением, — вам нужен сын государя в рабах?

— В рабах, говорите вы. Я имею при нём право на жизнь и смерть. И он любит меня.

Он добавил: