Степан Александрович Гедеонов… первый директор Эрмитажа. «Жизнь, – говорил он, – увлекательное приключение». Он был из очень известной и влиятельной семьи, его отец – Александр Михайлович Гедеонов – почти четверть века служил директором Императорских театров обеих столиц, и сын получил эту должность по наследству.
Считается, что я занял пост директора Эрмитажа тоже по наследству, мне любят напоминать: династия Пиотровских тиранит Эрмитаж больше полувека, захватили власть и никого не подпускают. Обидно? Раздражает? Я спокойно отношусь к ненависти, сплетням и недоброжелателям. Я их не замечаю, вернее, научился не замечать. А главное – нельзя реагировать ни на какие провокации. Да, я директор и сын директора.
Мне кажется, что смысл жизни – не только поддерживать эту остроумную инициативу, когда-то начатую, но и в том, чтобы постараться прожить её достойно, попытаться быть достойным своих предков, предшественников, и ощущать их влияние, чувствовать, что они довольны тобой, твоими поступками. Мы продолжаем жизнь тех, кто был перед нами, и может быть, смысл в том, чтобы с честью сменить их и подготовить что-то для тех, кто придёт нам на смену. Наверное, как-то так…
Жизнь… она даётся, она – дар, она начинается и должна закончиться, но многое зависит от нас, наших дел, поступков, мыслей. Какой мы сделаем нашу жизнь, такой она и будет.
Моё директорство, конечно, случай уникальный: никогда не было, чтобы сын занял высший пост после отца и возглавил такое грандиозное и сложное учреждение, как наш Эрмитаж. В советское время близкие родственники не могли работать вместе под одной крышей, поэтому больше двадцати лет я провёл в Институте востоковедения Академии наук, прошёл долгий путь от лаборанта до ведущего научного сотрудника. Помогал ли мне отец? Конечно: и помогал, и поддерживал, и всегда во всём был опорой – надёжной опорой, но никогда не старался «подсобить родному человеку», никогда никаких поблажек, продвижений, блата, звонков «кому надо и куда положено». Эти начальственные импровизации в нашей семье презирали.
Я смотрел, как папа живёт, как общается, как сердится, как принимает решения, как справляется с собой, как преодолевает трудности. Например, он с рождения сильно заикался, говорил с трудом, поэтому доклады за него читали друзья. Его такое положение, конечно, сильно раздражало и угнетало, и он принял решение – избавиться от заикания. Долго, трудно, мучительно, но смог преодолеть беду, научился не заикаться. Как? Желание, труд и сила воли. Он говорил: «Археология – удивительный образ жизни. Это путь, который учит смирению и терпению. Нужно долго искать, терпеливо искать – тогда найдёшь, откроешь, поймёшь». Согласитесь, мудрое правило жизни.
У меня в кабинете – грустный портрет Бориса Борисовича, один из последних, перед уходом… Он смотрит на меня печально и нежно. Отец руководил Эрмитажем 26 лет, много видел, много пережил, а в те, последние свои годы мучительно переживал новые веяния. Страшно, когда в культуру, в музей вторгаются политика, бизнес и меняют всё беспощадно и резко. В музей вторглась улица – борьба самолюбий, амбиций, комплексов… деньги, предательство. Другой мир – чуждый миру музея. Отец не выдержал – в 1990 году случился инсульт, через несколько месяцев его не стало. Он был из тех людей, которые не умеют болеть, а когда процесс начинается – не остановить. Всё кончилось мгновенно.
Я никогда не мечтал работать в Эрмитаже, а когда предложили – был горд, удивлён и растерян: начинать совсем новую жизнь, новые отношения, от многого отказаться – привычный ритм жизни ломался. Я, конечно, размышлял, но надо сказать, недолго. Мне казалось, что я нужен музею. Отец говорил: «Эрмитаж сам решает, кого оставлять, а кого отвергать». Я не испугался, принял предложение и стал первым замом по научной работе. Директором после ухода Бориса Борисовича назначили Виталия Александровича Суслова, очень достойного человека. Прошло полгода, однажды прихожу на работу – на столе приказ о моём назначении директором Эрмитажа. Сложная, я бы сказал, мучительная ситуация. Как быть с Сусловым? Как поступить, не причинив ему сильной боли, не унизив, не обидев? Положение по-человечески невероятно трудное. Мы поговорили, и к моему счастью, Виталий Александрович понял всё и принял моё предложение стать научным консультантом при дирекции. Мы сохранили и человеческие, и научные отношения, хотя, конечно, подобные решения никому легко и без последствий не даются – всё-таки это болезненная рана.
Вернёмся в XIX век. Степан Александрович Гедеонов – человек блестящий во всех смыслах: умён, образован, изящен, благороден. Рассказывают, когда Гедеонова назначили директором Императорских театров, он заменил на этом посту своего отца – Александра Михайловича Гедеонова, сплетням, слухам и обвинениям в кумовстве не было предела, и многие старались изо всех сил доставить ему неприятности. Однажды к нему подошёл артист требовать надбавки к жалованью, язвительно напомнил: «Ваш батюшка проиграл мне в карты, так что, извольте – расплачивайтесь!» Степан Александрович спокойно посмотрел на артиста: «Память отца для меня священна. Я с удовольствием сию минуту отдам его долг – это моя обязанность, но о прибавке вашего жалованья речи быть не может».
Сохранились портреты Степана Александровича: бледное лицо, длиннейшие бакенбарды, курчавый, светловолосый, глаза спокойные, чуть насмешливые. «Он постоянно имел вид серьёзного, сосредоточенного человека, был в высшей степени вежливым и обходительным, хотя не без некоторой сухости в обращении».
Степан Александрович Гедеонов окончил историко-филологический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета в числе первых, был знатоком древних языков, мог с лёгкостью переводить с латинского на греческий – с удивительным изяществом перекладывал на греческий сочинения Шиллера. В 1848 году его назначили помощником князя Григория Петровича Волконского, который возглавлял археологическую комиссию Академии художеств в Риме, учреждённую «для приискания древностей». Волконский отзывался о нём с огромным уважением, ценил его честность, трудолюбие, изящный вкус: «Гедеонов серьёзен, деловит, предприимчив, единственная его слабость и развлечение – азартная игра на биллиарде, столь искусная, что он не имел в этой игре соперников».
В 1861 году Гедеонов возглавил археологическую комиссию, участвовал в значительных покупках древностей и «проявил много вкуса, хитрости, умения». Одна из самых больших удач – покупка коллекции маркиза Кампана.
Маркиз Джованни Пьетро Кампана – интереснейшая личность: он происходил из старинного знатного рода, унаследовал большое состояние и мог удовлетворять множество своих художественных желаний, ценил искусство, собрал фантастической красоты и ценности коллекцию сокровищ – картины, скульптуры, стекло, драгоценности – более 15 тысяч предметов. Он разместил свои ценности на вилле в Риме, в специальном павильоне «Казино», и несколько дней в неделю разрешал бесплатные посещения: «У людей должна быть возможность наслаждаться красотой искусства». Люди были благодарны. Успех музея маркиза Кампана был огромен, но для маркиза наступили трудные времена: в 1857-м его арестовали и приговорили к двадцати годам тюрьмы, позже тюремное заключение заменили ссылкой. Маркиз занимал в Ватикане очень высокий, но опасный пост инспектора, а потом директора Монте-ди-Пьета – ссудной кассы Ватикана. Он был человеком предприимчивым, увлекающимся, ввёл новшество – ломбард произведений искусства: ценности сдавались под залог, а деньги от этих операций маркиз тратил на покупки новых произведений искусства. Кампана увлёкся, нарушил много правил и в какой-то момент перестал делать различие между своими средствами и деньгами из кассы. Его судили. Коллекцию конфисковали и решили продать, но, чтобы она не попала в одни руки, её раздробили и продавали частями.
Умный и хитрый Гедеонов общался с Кампана, дружил с его приятелями, с коллекционерами, умел душевно общаться и получал ценные советы. Один из влиятельных членов комиссии по распродаже коллекции маркиз Висконти сказал: «Вы – щедрый и ловкий человек, очень внимательный, поэтому вполне заслужили льготы. Другим для приобретения одного шедевра должно будет приобретать 19 посредственных, вам же – одно посредственное для приобретения девятнадцати отличных шедевров. Дерзайте».
Шум вокруг продажи коллекции маркиза Кампана был большой: против гневно выступали Александр Дюма, Проспер Мериме, Эжен Делакруа, а Наполеон III заявил, что готов купить сразу всю коллекцию. Но принципы оказались сильнее выгоды и здравого смысла. Гедеонов – ловкий и расторопный – успел опередить всех: Эрмитаж приобрёл более 800 вещей и великих картин. В июле 1861 года из Италии в Кронштадт прибыл корабль, наполненный бесценными сокровищами. По Неве великий груз привезли в Эрмитаж. Александр II наградил Гедеонова за заслуги орденом Святой Анны II степени с алмазами и подарил украшенную бриллиантами табакерку с вензелем императора. Роскошная коллекция маркиза Кампана разместилась на первом этаже нового Эрмитажа, а изучать и разбирать её поручили самому Гедеонову.
Такое соперничество превратилось в замечательный совместный проект – знак дружбы между музеями: в 2019 году Эрмитаж и Лувр организовали и показали в Петербурге и в Париже большую выставку, посвящённую истории и составу коллекции маркиза Кампана.
В 1863 году Гедеонов был назначен директором Эрмитажа с присвоением звания «в должности гофмейстера» – новая должность для новых государственных задач. Главная цель Гедеонова – увеличить коллекцию, создать каталоги и изменить систему функционирования Эрмитажа как крупнейшего музея. Что он сделал? Он издал приказ: в Эрмитаж стали пускать в определённые дни без специальных билетов и в обыкновенной опрятной одежде (до Гедеонова в Эрмитаж разрешали приходить строго по особым пропускам – они выдавались придворной конторой – и только в мундирах и фраках). Эпоху Гедеонова называли «золотым временем Эрмитажа» – казалось, ему всё даётся легко. О нём вспоминают разное и по-разному. Говорили, что он «умный и лукавый царедворец, умеет плести интриги, расставляет сети, но сам никогда в них не попадается».
В нашем архиве хранится много документов, связанных с директорством Гедеонова. Среди них множество писем-просьб – добавить, выделить, увеличить субсидии музею: он требовал, убеждал, просил – нужны деньги, музей должен развиваться, совершенствоваться. Одним словом – дайте денег, если возможно – побольше. Прошло время, можно сказать – века, но ситуация не изменилась: деньги нужны, но их нет. Мне нравится в характере Гедеонова упрямство, он не стыдился и не смущался отказами государя, правительства, а спокойно продолжал просить, просить… и в конце концов добивался своего! «Просить никогда не стыдно, но нужно уметь просить – это тонкое мастерство». Уметь кланяться – входит в профессию директора, а обида в профессию, как говорится, не входит.
Степан Александрович был человеком самолюбивым, не терпел противоречий и не допускал мысли, что способен ошибиться. Тиран? Конечно – тиран и диктатор. Но я думаю, что принимать решение может и должен один человек. Я не против советов, обсуждений, совместных размышлений, но решение всегда – за одним, за главным. Мне нравится высказывание Георгия Товстоногова: «В театре не может быть никакой демократии, в театре работает только диктатура». В музее, я уверен, тоже работает только диктатура.
Гедеонов реализовал много важных проектов, которые и сейчас актуальны. Например, он горячо отстаивал проблему музейного штата, убеждал, что нужно увеличивать количество смотрителей, доказывал: смотритель – необходимая и очень полезная должность. Он добился своего: вместо положенных тридцати в Эрмитаже стали работать 60 смотрителей. Он первым уделил внимание проблеме климата Эрмитажа: в музее слишком сухой воздух, он вреден для картин и старинных предметов, необходим правильный, грамотный воздухообмен, нужны специальные службы. Он их создал.