– Может ли быть кто-то грешнее того, кто приписывает себе умение творить, подобно моему творению?! Пусть [те, кто считает, что может] сотворят хотя бы пылинку, хотя бы семечко, хотя бы одно ячменное зёрнышко.
И ещё одно объяснение:
– Воистину, те, кто изображает, будут испытывать мучения в Судный день. Сказано будет им: «Оживите то, что вы творили».
Мудрецы советовали художникам: «Хочешь рисовать? Рисуй дерево, цветы и то, во что нельзя вселить душу. Рисуй то, что не имеет души».
Среди имён Всевышнего есть имя Аль-Мусаввир, означающее «Тот, кто придумал образ всем творениям и упорядочил их». Коран – слово Бога, и очень опасно заменять Его слово изображением и отвлекать. Опасно потому, что изображение может стать предметом поклонения. Боязнь идолов – важная причина. Идолов следует бояться.
Если религия признает возможность Бога воплотиться в человека – тогда, конечно, икона может стать посредником между простым человеком и Богом. Отец Павел Флоренский писал: «Мир духовный, невидимое, не где-то далеко от нас, но окружает нас, и мы – как на дне океана, мы тонем в океане благодатного света». В иконописных изображениях мы сами видим благодатные и просветлённые лики святых, а в них, в этих ликах – явленный образ Божий и Самого Бога. Смысл иконы именно в её наглядной разумности или разумной наглядности воплощённости. Ислам не признаёт идею воплощения, не признаёт никаких посредников – Аллах един: «Нет никакого божества, кроме Аллаха».
Великий Саади писал:
Для художника самое главное – уважение к Божественной тайне. Ислам переводится как «подчинение», «покорность», «предание себя Богу», а лучше всего – «смирение». Исламский художник ищет правду, но она не в видимом, а в скрытом – то, что за реальностью. Художник не претендует на сотворение, не подражает Богу, а мыслит абстрактно, ищет красоту в простоте. И если нет опасности изображение превратить в идола, то изображения могут существовать. Более полезно для души, чтобы дом был красив, чтобы был украшен и обыденные предметы доставляли удовольствие, радовали своим внешним видом. Любая вещь должна быть поводом для размышления, любования. Сосуд для воды – сколько в нём кроется смыслов, намёков, ассоциаций. Простая вещь, но она превращает обыденность в необычное, таинственное, удивительное и напоминает о великолепии мира.
В Эрмитаже хранится знаменитый рог из коллекции Петра – ему нравились необычные вещи. Рог попал в Европу, вероятно, как трофей крестоносцев, а может быть – это был подарок мусульманина христианину в знак уважения и почтения. Мусульманский художник изобразил фигуры евангелистов, и мы видим благожелательную арабскую надпись.
Ещё один пример влияния культур: у нас хранится церковное одеяние – оплечье – изумительная работа русских мастеров, но сшита она из роскошных персидских тканей. Более того, на этой ткани вышит древний персидский сюжет – история о жизни и встречах двух влюблённых, Лейли и Меджнуна. Они полюбили друг друга ещё в детстве. Страдающего от любви юношу по имени Кейс прозвали Меджнуном (одержимый джинном, сумасшедший). Поэт XII века Низами Гянджеви посвятил этой истории поэму.
Его любимую выдали замуж, а он от горя ушёл скитаться в пустыню. Меджнун постепенно обрёл иную, великую любовь к Богу, и когда Лейли пришла к нему, он её не узнал. Она умерла от горя, а Меджнун умолял Всевышнего забрать его в мир иной. В ином мире они нашли друг друга и обрели покой и счастье.
Эта древняя мусульманская легенда оказалась вполне подходящей для облачения православного священника. История о любви человека через любовь к другому человеку, познавшего Бога.
А вот изящная вещица – очаровательная чашечка, подарок императрицы Елизаветы своей любезной подруге Анастасии Ивановне Гессен-Гамбургской. Чашечка особенная – у неё своя история: она прибыла с Великим посольством Надир-шаха. Изысканная безделушка из далёкой Индии долго радовала Анастасию Ивановну. Когда она умерла, её брат – известный дипломат Иван Иванович Бецкой – заказал в память о любимой сестре мемориал. Скульптор Огюстен Пажу изобразил богиню Минерву: она опускает орден Святой Екатерины в хрупкую чашечку, ту самую, любимую. Внизу памятника рельеф, изображающий Елизавету, которая ведёт гвардейцев на штурм Зимнего дворца. Удивительным образом переплелись времена, идеи, события: персидская чашечка, русская история и дворец – творение великого итальянца Бартоломео Растрелли. И ни одно событие не противоречит другому.
В Эрмитаже есть и примеры европейского влияния на мусульманское искусство – две картины персидского художника XIX века эпохи Великих Каджаров. Династия Каджаров называется по имени её основателя – предводителя тюркского племени Каджаров Ага-Мухаммеда шаха Каджара, которому удалось объединить Иран. Династия Каджаров славно правила много лет – с 1795 по 1925 год. Одна картина называется «Сражение персов с русскими». Мы видим тщательно нарисованные пушки, палатки, знамёна, солдат в русской и персидской военной форме. Нарисовано вполне в европейской манере, на холсте, но в традициях персидской миниатюры. Вторая картина – торжественное изображение парада.
Картины писались для Аббаса-мирзы – сына и наследника Фетх Али-шаха, который пытался изменить национальную армию, перестроить её на европейский манер и образец. Аббас-мирза – человек примечательный в истории, о нём вспоминают с уважением и говорят, что был он умён, талантлив и приятен в общении. Пытаясь реорганизовать иранскую армию по европейскому подобию, он с благодарностью следовал советам английских и французских специалистов.
Аббас-мирза был назначен правителем Азербайджана и сделал Тебриз его столицей (украсил город, благоустроил), воевал с Россией и вёл с русскими мирные переговоры. Он командовал войсками в двух русско-персидских войнах, проиграл их Ермолову и Паскевичу. Но было единственное сражение, которое он выиграл – сражение при Султанабаде 13 февраля 1812 года: персидские войска вторглись в Карабах и вынудили капитулировать небольшой отряд русских. Мусульманский художник тщательно и любовно изобразил торжество персов: мы видим отрубленные головы русских солдат, знамёна, брошенные к ногам победителей, дым сражения – доблестные персы со знамёнами Льва и Солнца бесстрашно сражаются. Генерал Алексей Ермолов, покоритель Кавказа, был возмущён этой картиной. Он увидел её во дворце Аббаса и, говорят, «ругался неприлично».
Прошло время, началась Вторая русско-персидская война. Дворец Аббаса был захвачен, а трофеи, в том числе эти две картины, отправлены в Россию. Дипломат и поэт Александр Грибоедов, один из авторов Туркманчайского мирного договора (1828), наблюдал, как уходил караван с трофеями в Россию: «Картины были взяты во дворце, потому что там больше нечего было брать. Их можно преподнести императору, чтобы тот показал их в своём дворце хотя бы французам-путешественникам». Грибоедов поехал дальше, в Тегеран, навстречу своей страшной судьбе… В 1829 году Аббас-мирза поехал в Петербург улаживать отношения после убийства Грибоедова. Картины долго скучали в Зимнем дворце, в XX веке их реставрировали и выставили в специальном зале.
Рассказывают: художник гулял вечером по берегу озера, увидел луну – она отражалась в озёрной глади – и чешую переливающихся рыб в волшебном лунном свете. Он пришёл домой и нарисовал узор, рискнул остановить мгновение: полная луна, серебристый отблеск рыб, мерцающий свет… В Коране сказано: «Этот мир сотворён Аллахом за шесть дней. Сначала в бесконечности пустой Вселенной возникли семь небес и зажглись светила, а потом под ними прекрасным ковром была расстелена земля…»
В Эрмитаже хранится несколько удивительных ковров – дары русским царям, знак внимания восточных правителей владыкам европейским. Ковёр – особенный подарок, в нём большой смысл: на Востоке дом начинается там, где расстелили ковёр. Знатоки говорят, что хороший ковёр с возрастом не изнашивается, а приобретает благородство и силу – ковёр должен «созреть»: «Как перебродивший сок винограда – ещё не вино, так и только что сотканный ковёр – ещё не ковёр». Мастера часто приходили на базарную площадь и бросали ковёр, чтобы по нему ходили люди и топтали ковёр – ему это шло на пользу. Ещё одна трогательная традиция: по готовому ковру пускали побегать маленького мальчика – пожелание, чтобы по этому ковру ходили внуки и правнуки хозяина, чтобы род не прерывался.