На следующий вечер отряд покинул Городок. Проводником была Тина. По пути мы наведались к леснику и оставили у него излишек провизии. Пройдя добрый десяток километров чащей, затем полями, глубокой ночью вышли к железной дороге. Перед мостом белело несколько хат. Тина осмотрелась.

– Вон та самая большая хата, крытая железом. Хозяев оттуда выгнали – теперь там одни красные. Собак ни у кого нет, всех перестреляли. Часовой или на пороге сидит, или ходит вокруг дома. Плетня тоже нигде нет, спалили. Время как раз подходящее. В двенадцать на мосту сменили караул и теперь, должно быть, вповалку спят. Снять бы тихонько часового – тогда можно в хату вломиться, чтоб застать их врасплох. Погодите. Кто со мной втроем пойдет? Часовой мигом будет наш. Остальные пускай залягут и ждут. Как зажжем спичку, идите прямо в дом.

Угадав намерение Тины, толкаю Отаманенко локтем.

– Идем.

Подкрадываемся ближе, туда, где хату заслоняет скирда соломы. Тина, обернувшись к нам, шепчет:

– Спрячьтесь тут и ждите. Я подведу его к вам. Если не очень скоро, ничего страшного. Пококетничаю с ним немножко и попрошу погулять со мной вокруг дома. А вы хватайте сразу же за горло, чтоб не поднял шума.

Тина исчезает в темноте. Через какое-то время со стороны хаты показываются двое. Мужчина говорит по-русски вполголоса:

– Слышь, ты только тише, чтоб начальник не учуял… Слышь, я тебя видал, как ты вчера к нам масло на соль менять приносила, начальник всё к тебе подсыпался… Ты, слышь, ему не верь – ён женатой. Я вот как увидал тебя – так сразу полюбил, вот ей-богу, полюбил. Пойдем, слышь, посидим на соломке…

Тина целомудренно избегает приставаний и подводит ухажера к нашей скирде. Он тянет её вниз – хочет усадить, – но Тина вырывает руку и пятится к краю, за которым спрятались мы. Товарищ, потеряв голову, бросает винтовку, сгребает девушку за талию и швыряет в солому.

– Молчи, стерва, а то заколю!

Пока он готовится к решительной атаке, Отаманенко успевает захлестнуть у него на шее пояс. Тина, вскочив со скирды, выхватывает у меня из ножен охотничий нож и трижды пронзает красноармейцу грудь.

– Вот ей-богу, я сразу тебя полюбила! – шепчет она в ярости, отдает клинок и вынимает из-за пазухи револьвер.

– Зажигайте спичку. Теперь главное, чтоб никто не выскочил на двор.

Мы пробираемся на крыльцо, потом в сени и встаем по бокам открытой двери. Из горницы слышен только храп. У дома молчаливыми призраками появляются боевики.

Через пару минут в хате подпирают стены двадцать семь обезоруженных врагов. Два десятка хлопцев во главе с Отаманенко бегут вниз, к железной дороге – мост охраняют трое караульных с пулеметом. Оттуда раздается пальба, потом утихает. Значит, всё в порядке.

Уводим пленных через железную дорогу в поле. Еще минут пятнадцать, и снизу подходят наши. Грохот взрыва, арку моста освещает на миг, как будто молнией. Запутав немного следы, сбрасываем в придорожную канаву двадцать семь трупов. На мосту был убит еще один солдат, а двое бежали, бросив пулемет. Отаманенко недоволен тем, с какой спешкой закладывали мину – не хватало еще, чтобы красные легко починили мост.

Прощаемся с дедом Шевченко и Тиной – они уходят из отряда домой. Дед машет нам шапкой из-за канавы.