Итак, как получить
Перед посольством топталась кучка людей (10–12 человек), видеокамера не оставляла их без внимания. При попытке подойти и поговорить люди шарахались от меня, страх еще был силен. Мне тоже было тревожно. Только на третий раз мне удалось поговорить с пожилой женщиной, которая не отшатнулась от меня и молча взяла листок с нашими фамилиями. Вскоре назвали ее фамилию, она двинулась к воротам посольства, куда ее тут же впустили. Не видя смысла ждать ее возвращения, я, окрыленный, вернулся к Бобу с Юлей и красочно рассказал про свою первую и последнюю «сионистскую» операцию. Боб, тот еще «оптимист», меня тут же приободрил:
— Подожди, еще неизвестно, что из этого выйдет, да и куда она забросит твои данные, но за это все равно надо выпить… — и своей шаркающей походкой пошел за рюмками.
— Выйдет или нет, теперь от меня ничего не зависит, — сказал я обиженным тоном, чувствуя, что Боб не оценил по достоинству героизм моего поступка. «Однако один важный результат был налицо, — подумал я про себя. — Первичный страх удалось преодолеть, а значит, смогу преодолеть и другие, коих будет немало на этом пути».
— Да-да, ты молодец, Мишка, — запоздало похвалил меня Боб, наливая горькую. — Пей давай, и будет что будет! Ты засветился там перед камерами, и будь готов к любому развитию событий. В этой стране ничего не гарантировано. Точнее, все что угодно гарантировано, кроме свободы и свободного выезда из страны. Большая тюрьма…
Юлия смотрела на меня восхищенными красивыми глазами и, ставя на стол закуски, повторяла:
— Мишка, ты у нас просто герой и пока сам не знаешь об этом. Поверь мне.
Мы приняли разведенный спирт с лимонными корками — исключительно с лечебной целью, для снятия психологического стресса. Съели что-то вкусное. Потом повторили и долго обсуждали: «Что же будет, если?..»
Я тревожно спал той ночью, а утром рано улетел домой в Томск. В аэропорту меня встречал Эдик на машине. Ему было 19 лет, выглядел он спортивно, головка хорошая, мозгов не занимать, да и целеустремленным характером был похож на меня. Короче, на него можно было положиться. По дороге домой я рассказал ему про «сионистскую» операцию. Эдику все это очень понравилось, глазки у него загорелись. Тогда мы договорились не разглашать пока ничего дома: Игорь был еще мал, а Галя была весьма эмоциональной женщиной. Не стоило волновать их преждевременно.
Спустя полгода, 30 мая 1989 года, я с ужасом нашел в почтовом ящике большой конверт с красной сургучной печатью. Это был вызов от наших любимых родственников из Израиля, о которых мы и не подозревали. И чтобы они были нам здоровы! Оказывается, они нас давно ждут. Сработало!
Читателю понятно, что никаких родственников у нас в Израиле не было. Это понимали и советские власти, но таковы были «правила игры». Скрывать уже было нельзя. Мы с Эдиком «раскололись». Рассказали дома, что едем жить в Израиль. Игорь радостно засуетился, а Галя сказала, что никуда не поедет. Затем она поплакала и согласилась, предчувствуя, сколь трудным окажется для нее и всех нас этот путь. И в этом она не ошиблась.
Выездная виза
Имея вызов от «родственников», мы могли подать просьбу на воссоединение с ними в отдел виз и регистрации (ОВИР, КГБ). Тот, кто получал разрешение на выезд на постоянное место жительство, мог уехать. Вроде бы все очень просто. Но это был май 1989 года, и никто еще не уезжал из Томска. При этом я работал в академическом институте, а там был первый отдел (КГБ). Следовательно, мне надо было уволиться из института до подачи документов на выезд. Таким образом я мог исключить первый отдел из рассмотрения моей просьбы. При желании в КГБ могли найти повод не дать мне выездную визу.
Уволиться? Для меня это был не вопрос, но директор института В. Пузырев имел право задержать меня на целый месяц. Когда я принес ему заявление об уходе, Валера не смог скрыть своей радости. Он даже ради приличия не задал мне пару дежурных вопросов и тут же подписал: «Уволить по собственному желанию». Теперь уже я не скрывал своей радости. Причина ее была проста: я хотел быть безработным перед подачей документов на выезд из страны. Простым советским безработным, только и всего. Правда, в 1964 году советский безработный поэт Иосиф Бродский был судим как тунеядец. Но я не поэт, да и в стране был запах перемен.
— Что нам с этим делать? — наивно спросил я офицершу, нервно теребя выездные визы.
— Я не знаю, — ответила офицерша, не глядя на нас.
— Ну не первые же мы получили такие визы?
— Вторые. Пару дней назад получил разрешение доцент кафедры марксизма-ленинизма университета, — был ответ.