Заседание семинара было бурным. После сделанного доклада меня буквально засыпали вопросами. Шизофрения и эпилепсия для понимания генетиков — это как дефектология для физиков. Большинство вопросов были элементарными, то есть как будто я докладывал перед обывателями на рынке. Генетический аспект работы был им более близок и понятен. Толя Ревазов рекомендовал сократить текст и сделать его понятным для генетиков. Наши главные расхождения с С. А. Финогеновой касались «проблемы регистрации пробандов». Когда Е. К. Гинтер предложил апробацию повторить, Толя Ревазов возмутился: «Мне накидали куда больше замечаний на апробации докторской»[135]. В итоге семинар постановил: «После устранения замечаний, высказанных рецензентами, рекомендовать работу к представлению для защиты в спецсовете по специальности „генетика“ с привлечением психиатров».
Вернувшись домой, я сделал дополнительные расчеты с целью проверки «сомнений» Светы Финогеновой относительно оценок параметров сегрегационного анализа при единичной и множественной регистрации пробандов. Вывод для Светы оказался неожиданным: на моей выборке больных (пробандов) оценки параметров не зависели от типа регистрации пробандов. Увидев дополнительные расчеты (компьютерные распечатки), Света не нашлась что сказать, но справку об устранении диссертантом ее замечаний подписать отказалась. Этим она подтвердила, что решает не она, а Е. К. Гинтер и его босс — Н. П. Бочков и, следовательно, дело не в моей работе, а во мне — Михаиле Рицнере.
Диссертация опять «зависла». Будучи в Москве на съезде генетиков (17–28 ноября 1987 года), я встретился с Е. К. Гинтером для обсуждения наших разногласий. Беседа продолжалась около трех часов, и он был вынужден принять мои расчеты по проблеме регистрации пробандов. Другими словами, регистрация пробандов не влияла ни на результаты, ни на выводы диссертации. После этого удивительно быстро «сдалась» и Света Финогенова, подписав справку, что ее замечания учтены соискателем. А месяц спустя на заседании спецсовета Е. К. Гинтер рекомендовал мою диссертацию к защите. Оппоненты были утверждены те же, что и в ВНЦПЗ. Таким образом, трехкратная предзащитная экспертиза диссертации — в нашем институте, в ВНЦПЗ и в ИМГ — не выявила существенных дефектов моей работы. Что же должно было еще произойти в психиатрии и медицинской генетике, чтобы затормозить прохождение экспертизы этой диссертации? Последний рубеж обороны бочковской «компашки» — публичная защита. Они были бы умнее, если бы не допустили публичной защиты. Что это: переоценка своих сил или недооценка моих?
За кулисами
• Московский Институт медицинской генетики АМН СССР был учрежден в 1969 году. Я провел в нем немало времени, был знаком с большинством ведущих сотрудников. Здесь работали мои друзья Боря Альтшулер, Кир Гринберг, В. И. Кухаренко и О. А. Подугольникова. Институту определенно не повезло с директором. Н. П. Бочков давил талантливых молодых ученых в своем институте и за его пределами лысенковскими приемами[136]. Об этом я уже писал. Например, он годами третировал Кира Гринберга, уволил его с должности старшего научного сотрудника, дискредитировал его достижения в клеточной генетике и других областях. Зачем это ему было надо? Безнаказанность?! В институте шла настоящая «гражданская война» между «компашкой» Н. П. Бочкова и теми, кто был не согласен с его методами руководства, которые, правда, были весьма сходны с методами управления страной. Понятно, что мои друзья были среди тех, кто не мог принадлежать к бочковской «компашке» по моральным соображениям. Для победы над Бочковым понадобилось пять лет ежедневной борьбы: статус лаборатории Кира восстановили, а его избрали заведующим. Увы, после победы ему оставалось жить всего 11 месяцев (подробнее см.[137]).
• Здесь уместно вспомнить профессора Владимира Павловича Эфроимсона (1908–1989) — человека высокой моральной пробы. Я приведу с сокращениями небольшой фрагмент из эссе Елены Кешман («Ветвь человеческая»): «Зимой 1985 года, в Политехническом музее впервые показали фильм «Звезда Вавилова». После просмотра фильма состоялось обсуждение… Когда все ораторы уже выступили, Владимир Павлович прокричал в микрофон:
— Я пришел сюда, чтобы сказать правду. Мы посмотрели этот фильм… Я не обвиняю ни авторов фильма, ни тех, кто говорил сейчас передо мной… Но этот фильм — неправда. Вернее — еще хуже. Это — полуправда. В фильме не сказано самого главного. Не сказано, что Вавилов — не трагический случай в нашей истории. Вавилов — это одна из многих десятков миллионов жертв самой подлой, самой бессовестной, самой жестокой системы… И система эта — сталинизм. Система эта — социализм. Социализм, который безраздельно властвовал в нашей стране и который и по сей день не обвинен в своих преступлениях. Я не обвиняю авторов фильма в том, что они не смогли сказать правду о гибели Вавилова. Они скромно сказали: «погиб в Саратовской тюрьме». Он не погиб. Он — сдох! Сдох как собака. Сдох он от пеллагры — это такая болезнь, которая вызывается абсолютным, запредельным истощением… До тех пор, пока страной правит номенклатурная шпана, охраняемая политической полицией, называемой КГБ, пока на наших глазах в тюрьмы и лагеря бросают людей за то, что они осмелились сказать слово правды, за то, что они осмелились сохранить хоть малые крохи своего достоинства, до тех пор, пока не будут названы поименно виновники этого страха, — вы не можете, вы не должны спать спокойно… Палачи, которые правили нашей страной, не наказаны. И до тех пор, пока за собачью смерть Вавилова, за собачью смерть миллионов узников, за собачью смерть миллионов умерших от голода крестьян, сотен тысяч военнопленных, пока за эти смерти не упал ни один волос с головы ни одного из палачей — никто из нас не застрахован от повторения пройденного… Пока на смену партократии у руководства государства не встанут люди, отвечающие за каждый свой поступок, за каждое свое слово — наша страна будет страной рабов, страной, представляющей чудовищный урок всему миру… Я призываю вас: помните о том, что я сказал вам сегодня. Помните! Помните!» Это — декабрь 1985 года».[138]
• К счастью, «диссертационный триллер» не занимал все мое внимание, я находил время и для более приятных занятий. Важнейшим среди них была работа по научному руководству диссертациями Бори Лещинского, Сережи Карася, Жени Дригаленко, Лены Гуткевич и Оли Шериной (ее работа была запланирована). Я повторно читал их диссертации, обсуждал и правил текст, заботился о рецензентах и оппонентах, как и положено научному руководителю. Мне это доставляло удовольствие. Они выросли в профессиональных исследователей. Все защиты прошли успешно, что служило мне отличной психологической поддержкой.
• 28 марта 1987 года. Сегодня хороший день, температура 4 градуса, ездили на дачу, снег тает, но его очень много. (Живя в Израиле, я ностальгически вспоминаю томскую весну.) Пытался внушить Игорю некоторые задачи, актуальные для него: 1) контроль эмоциональных реакций и 2) автоматизация поиска своих вещей. Читаю последний вариант диссертации Сергея Карася. Небольшие поправки, он может печатать ее «начисто». Поеду с Женей Дригаленко в Новосибирск (14–16 апреля) делать доклады на совещании по генетике мультифакториальных заболеваний. Совещание проводит Институт ревматологии.
• 25 апреля 1987 года. Отпечатан автореферат Бори Лещинского, защита 21 мая. Успешно апробировался Сережа Карась. Женя Дригаленко почти дописал свою диссертацию. 29 апреля апробация моей диссертации в ИМГ (третья по счету). Сделал доклад на семинаре по «концепции факторов риска», чем доставил большое неудовольствие Пузыреву. Эта концепция его «любимая лошадка». На ученом совете утвердили аннотацию диссертации Жени Гуткевича.
• 20 июня 1987 года. Борис Лещинский успешно защитил диссертацию, умница. Браво!
• 2–4 июня был на совещании в Новосибирске. Встречался с профессором М. Б. Штарком, Витей Колпаковым и Александром Толстокоровым. Разобрался со Светой Финогеновой, которой пришлось принять мои расчеты, содержащие ясные ответы на ее критику. Таким образом, ее рецензия моей диссертации — это результат ее неготовности перейти от сегрегационного анализа к оценкам более широкого класса генетико-математических моделей. Очень успешно прошла защита Сережи Карася. Все поздравляли нас обоих. Сережа был великолепен. 8 июля апробация работы Жени Дригаленко в ИМГ, в «логове» «бочковского» института.
• 1 декабря 1987 года. Наконец Е. К. Гинтер подписал протокол моей апробации в ИМГ с положительной рекомендацией к защите. Обсудил с В. М. Гиндилисом диссертацию Жени Дригаленко. В. М. считает, что его замечания по работе (моделям) принципиальные. В этом В. М. Гиндилис солидаризируется с мнением С. Финогеновой. Мы с Женей думаем иначе. Все решилось мирным путем, Гиндилис отказался быть вторым руководителем работы Дригаленко и снял свою фамилию. У него голова заполнена другими проблемами. Я был и остался единственным реальным руководителем его работы. У меня нет сомнений в ее важности, как и в том, что Женя — сложившийся исследователь.
• 16–20 декабря 1987 года. В институте идет острая борьба между лабораториями, моей и В. Пузырева, за первое место в социалистическом соревновании. И кому нужен этот социалистический маразм в 1987 году? Инерция и абсурд! Средства борьбы «бочковские», финал — ничья. Уйду, это не институт, а контора по производству научнообразного шума и социалистического блефа. Дышать трудно!
• В 1987 году в стране стали появляться первые кооперативы, а «гласность» начала «проветривать» атмосферу в обществе. Мои сотрудники убедили меня открыть медицинский кооператив. Так появился на свет «Рефлекс».
• Мне исполнилось 40 лет, то есть я вступил в возраст, когда люди теряют зубы, волосы, иллюзии и последний раз пересматривают свои убеждения. Давно нет иллюзий относительно Страны Советов, практики сталинизма, хрущевской «оттепели», брежневского «застоя» и советского режима, который держался на КГБ при активной поддержке послушного «советского народа». Давно пришло понимание необходимости вывезти своих жену и детей из этой страны. Хотелось верить, что Горбачев не сможет удержать «железный занавес» на волне «перестройки» и мы покинем «социалистический рай», как наши предки покинули Египет. Такие настроения помогли мне перенести последующие события, нанести бочковской «компашке» ответный удар и защитить свою честь.