— Вот будут раки, будет и пиво! — наставительно заметил Роман Юрьевич. — Не делай мне нервы, Григорий. Закуси вон сальцем пока.

Спустя три часа Гурвин с трудом дотащил что-то невнятно бормочущего и периодически пытающегося его поцеловать Молчанова до гостевой спальни на первом этаже. Супруга Романа Юрьевича шла рядом, символически поддерживая мужа за локоть с другой стороны. Молчанов тяжело рухнул на жалобно скрипнувшую под его весом кровать и блаженно засопел.

Они вышли из комнаты, Маргарита Львовна прикрыла дверь, немного приглушив богатырское похрапывание мужа.

— Теперь все, до утра он уже точно не проснется. — В ее голосе слышалось некоторое разочарование.

— Не уследил я за вашим супругом, уж простите, — притворно покаялся Гурвин.

— Мне кажется, что вы не очень-то и старались, — усмехнулась хозяйка дома, — и что теперь? Вы намереваетесь бросить меня в одиночестве?

— Разве я осмелюсь? — Гурвин чувствовал, что и сам выпил больше, чем следовало, но все же пытался изображать галантного кавалера. — Хотя мне кажется, что проку от моего общества будет совсем немного.

— Немного это все равно лучше, чем ничего.

Она распахнула дверь напротив, Гурвин не знал, что там, возможно, еще одна спальня. Ему казалось, что в темноте он разглядел смутные очертания огромной кровати. Маргарита стояла неподвижно, неотрывно глядя прямо ему в глаза. Этот пристальный взгляд немного отрезвил Гурвина, и внезапно он понял, чего от него хочет эта женщина. И тогда он толкнул это мягкое податливое тело в темный дверной проем.

После всего выпитого за вечер ночная прохлада лишь приятно бодрила. На лицо Гурвину одна за другой упали несколько капель. Он поднял голову вверх, вглядываясь в ночное небо, но кроме темноты ничего не увидел.

— Все спят, — пробормотал Гурвин, — даже звезды. Пора и мне баиньки.

Ветер начал усиливаться. Застегнув молнию на куртке под самое горло и сунув руки в карманы, Гурвин двинулся в сторону ближайшего фонарного столба, тускло освещавшего небольшой кусок улицы метрах в тридцати от него. До своего дома, расположенного всего через три участка от особняка мэра, ему надо было пройти два таких фонарных столба. Под вторым из них его ждала маленькая неожиданность. Эта неожиданность смирно сидела прямо в центре светового пятна, отбрасываемого фонарем. Увидев Гурвина, она было вскочила и завиляла хвостом, но затем, словно застеснявшись, вновь уселась в середину светлого круга. Белая от природы, сейчас, в лучах искусственного света, ее шерсть казалась серебристой, а на мордочке были отчетливо видны три черных пятнышка — нос и две пуговки глаз.

Заметив болонку, Гурвин удивленно остановился.

— Рокси? — удивленно пробормотал он, понимая, что никакой Рокси на улице в два часа ночи быть не может. Особенно с учетом того, что Марков жил совсем в другой части города. — Это ты?

Какого ответа он ожидал от собаки, Гурвин не знал и сам, но, когда болонка встала на задние лапы и трижды звонко тявкнула, он понял — это действительно Рокси.

— И чего мы тут делаем в два часа ночи? — Гурвин оглянулся, словно ожидая, что из темноты появится массивная фигура Олега, но улица была совершенно пустынна. — Ты как здесь вообще оказалась? Потерялась? Папка твой, небось, уже с ума сходит. Иди ко мне на ручки.

Он сделал шаг вперед и наклонился, намереваясь подобрать маленький беззащитный комочек, однако болонка неожиданно попятилась назад.

— Ну что ты, глупая, я тебя не обижу.

Гурвин сделал еще один шаг вперед, и теперь уже сам стоял прямо под уличным фонарем. Фонарь был старым, с глубоким стальным плафоном, напоминающим гигантскую перевернутую вниз кастрюлю. Из-за того, что кастрюля была слишком глубокой, а лампочка располагалась где-то на самом ее дне, свет от нее падал лишь на четко очерченный, не слишком большой участок улицы. Гурвин стоял в самом центре этого участка, а глупая собачонка вновь сместилась к самому краю, туда, где светлое пятно граничило с тьмой.

Неожиданно Гурвин испытал уже знакомое ему тревожное ощущение. Ощущение того, что из темноты за ним наблюдают чьи-то внимательные, настороженные глаза. Только если в прошлый раз Гурвину показалось, что этот пристальный, изучающий его взгляд не был добрым, сейчас он знал точно: из тьмы на него смотрело само зло. И зло это имело много глаз. Они загорались парами в темноте, то тут, то там. Одни были чуть выше, другие жались к самой земле, словно готовясь к прыжку. Глаз этих становилось с каждым мигом все больше, а исходящая от них ненависть все ощутимее. Гурвин медленно, стараясь не выказать страха, потянул вниз застежку на молнии. Еще немного, и он сможет выхватить из-под куртки пистолет, с которым никогда не расставался. Конечно, на всех тварей патронов у него не хватит, но этого и не потребуется. Он был уверен, что после второго, максимум третьего выстрела улица опустеет.