— Получилось? — тихо спросила она и забубнила. — Чертов братец, недоделанный революционер, хоть что-то от мудака осталось…
— Давай к делу. — Отдав было ей документы, Шут отдёрнул руку, помахав бумагами перед носом.
— А чего к делу. Я его ещё в школе знала. Дурной был по характеру, но нормальный пёс, в принципе, высокий, шерсть чёрная, так и лоснилась. А ещё у него фишка такая была, да и сейчас в принципе есть — он в разговоре очень вежливый всегда, манерный. Потом он пить стал много. Я тоже, как бы, пью, но я хоть работаю! А этот бухал, да всё в криминал лез, к Министру хотел пойти. Да только они наваляли ему, он год потом хромал. А потом, отца его убили. Он вообще в бутылку влез. Друга нашёл себе слона. Ходили как два бомжа, в дранине, пьяные, грязные. А потом встретила его и охренела — череп собачий на голове, жилетка из костей сшитая. Это, говорит, отец мой, это в память о нём…
— А потом, что было? А потом? — передразнивал её Шут.
— А потом он в гаражах начал порядки наводить. Сервис крышевать стал. Чужой кто в гаражи сунется — палицей в голову. Слон, тот вообще псих. Он одного по все рядам гонял и насмерть забил. Руками, ногами топтал и ревел дурниной громче, чем тот, кого убивал. Тварь свою нашли где-то. Он же безмозглый, их паук-то! Недоразвитый! Их бояться весь дом стал, но он своих не трогал. Наоборот, обращайся, говорит если что. И вот, когда меня из водоканала уволили, до того, как Серёга меня в своё дело взял, я как-то с ним выпивала. Мы за домом сидели, а тут они подошли. Слон в капюшоне своём замотался, рядом стоял, вонял. Мне кредиты-то нужны были, я возьми, сдуру и спроси: не знаешь, кому карты нужны. Думала, связи у него там. Генка череп этот свой на затылке поправил, смотрит на меня своими глазами чёрными. Спросил, чего за карты. Со мной, говорю, один работал. Всю подземку излазил, карт куча у него. Ищет, кому продать, кто поможет — в долю возьмёт. А червяк, он же какой — сам говорить с чужими не любит. Да и поймёт не каждый. «И чего», — спрашивает, — «много денег?». Я объяснила, что помещения там бесхозные, под склады подойдут. Он головой покачал, говорит: «Да нет, кому это надо?». Только червяка нашего синего больше никто с тех пор не видел.
Всё было понятно. Шут усмехнувшись, отдал ей бумаги и встал сзади кресла, когда она начала читать. Сами, значит, решили подзаработать, а аннелидоида давно грохнули. Юлька, недоумевая, вертела бумаги в руке и, повернувшись к Шуту, воскликнула:
— Это чё? Это же сценарий?
Вместо ответа он схватил её за затылок и, когда она попыталась вырваться, толкнул стул в предварительно открытый им электрощит. Она не успела ни вскрикнуть, ни понять, что сейчас умрёт. Выпивающую, неустроенную в личной жизни, потерявшую всё, что они с братом заработали, Юльку по прозвищу Электричка убила энергия, к которой она работала всю трудовую карьеру. А что? Шут любил злую иронию. Юлька повелась на глупое обещание вернуть отнятую государством квартиру. Бестолковая женщина, которую всю её жизнь деятельный брат вытягивал из алкогольного болота легко поверила в подобную халяву. Сказала бы спасибо, что Шут не любит пытать людей, а ищет более весёлые способы добычи информации. Такая уж у Юльки была судьба. Все-то её обманывали. А всё потому, что она не понимала сути своих действий.
В этот момент в актовом зале посередине спектакля погас свет. Темнота наполнилась возмущенным воркованием голубок. Затем гулко рассмеялся мужчина и раздался злобный женский крик: «Да ети-же вашу мать!».
Чуть позже убийца возвращался в подземное убежище их банды по узкому тёмному тоннелю, опираясь рукой на покрошившуюся кирпичную кладку. Он издалека услышал голоса своих подельников, они о чём-то спорили. Только вот как-то странно разговаривал их так называемый «босс». Шут придумал себе несколько догадок, одна смешнее другой, и вошёл в освещённую единственной лампой в решётке комнатушку, издавая свой фирменный поросячий смех. Валет и измазанный в машинном масле Палач стояли у столика с оружием, картёжник показывал на замершего у больших ржавых труб Ястреба:
— Не рассчитана у него на это программа! Посмотри сам иди, как он этот проход заделал! Там Крэ пролез бы! Сам иди, стой там и управляй им, подождёт твоё чудовище это! — Валет кивнул в сторону соседней комнатки.
— Нет у наф теперь никакого Крэ! Фами фправляться долвны! А кода я вфё там доделаю, никакой Крэ и нувен не будет! А ты фули рвоф? — злобно прошепелявил Германов Шуту.
— Ты чего это? Налетел всё-таки хавалом на топорищи свои? — указав на валяющийся на столе дробовик, спросил тот вместо ответа.
— Это он в полёте язык прикусил, — усмехнулся Валет. — Летим, я ору, а сам думаю: вот какой у нас старший-то стойкий! Молчит, сощурился только как-то странно, под маской-то не видать!
— Нашёл я карты, — сообщил Шут.
— Форофо, вавтра добудем, — довольно покивал Германов. — До вофтосьных тоннелей долевем и ваодно пофмотрим, докуда пуфтоты идут…
— Я в пустоты чё-то не хочу лезть. Кто-то же поисковиков прирезал! — запротестовал шулер. — Вот восточные — это тема!
— Собаки почти весь центр облазили, рано или поздно и про восток узнают. Всего-то ты боишься! Ты у нас не Валет, а какая-то Дама! Хэ, Хэ! — Вот и картёжник получил свою порцию глупого юмора. Валет со злостью глянул на измазанное в пудре рыло. Их с Шутом взаимоотношения странно колебались от какого-то странного взаимопонимания, до обычной неприязни. Снова прожевав злобу и не желая ввязываться в заведомо проигранный обмен колкостями с психопатом, шулер попытался сменить тему разговора, спросив у Германова, много ли ему осталось доделать.
— Профеффор хорофый найти, — ответил тот. — И топор.
— Пропади ты со своим топором! — обречённо выдохнул Валет и пошёл спать.