— Ты чего творишь? — Гена подскочил к Палачу и схватил тот за занесённую над пультом руку. — Убери железяку к чёрту! — рычал он.

— Это тебе не железка, а брат мой! Которого из-за них всех убили! — Алексей оттолкнул его плечом и провёл рукой над пультом.

Рогатый робот повернулся в их сторону, уставившись на сэра Баскервиля пустыми глазницами белого черепа. Пёс посмотрел на машину, на стоящего сбоку от них канцероида, поднявшего вверх свою клешню и медленно отводящего палец на ней. А потом увидел глаза Палача. В прорези маски сверкали два бездонных омута ненависти. На него смотрело слабое, трусливое существо, ненавидящее весь окружающий мир за свою слабость и трусость. Существо, одержимое идей, что его настоящую жизнь, где ему не надо презирать себя за то, что он не такой, каким он хотел себя видеть, украли и испортили. Существо самовлюблённое, которое жалость к себе довело до одержимости доказательствами своего мнимого превосходства. Сер Баскервиль видел в глазах Палача себя. Он тоже всё это чувствовал и очень часто, особенно после того, как при нём убили его отца. Но Германов воплощал в себе квинтэссенцию этих чувств, и она являла собой чистое безумие. Не искажённое восприятие действительности, как у Проповедника, а самое, что ни на есть осознанное, разумное желание творить зло. Убийство нескольких десятков безликих для него людей и мутантов не удовлетворило Палача. Теперь стремился обрушить всю свою ярость на куда более сильное и целостное существо, волею слепого случая оказавшегося в его власти, видя в нём воплощение тех сил, которых он боялся и ненавидел. И пытаться его остановить было всё равно, что вырывать кость из пасти бешеного пса. Геннадий видел перед собой того, кем он сам мог стать. И он ужаснулся увиденному.

Схватившись двумя руками за металлический собачий череп у себя на голове, Баскервиль отошёл в сторону, сжав губы. Офицер, упёршись локтями в пол, пытался подняться. От его носа тянулась вниз красная нить крови. В забаррикадированную дверь стучали, за ней слышались взволнованные крики и мат.

— Да не ссыте вы, не такой я кровожадный, — усмехнулся Палач и нажал на голограмму.

Прочертив диагональ, секира со свистом опустилась, перерубив оленю рога чуть выше основания и руки в локтях.

Всё это происходило на глазах у Фара. Он всё видел через щель в стеклянной двери, из-за края поваленной перед ней серой махины с лампочками. Арафаилов, Бао и Плаас навалились на ней все втроём, потихоньку сдвигая баррикаду. Ящер пытался протиснутся в проём, когда небольшой человекообразный робот ударил топором, слышал протяжный страдальческий рёв Нуаре, видел, как остальные бандиты прыгают в открытую шахту лифта, прицепившись к тросам внутри. Он уже почти пролез, когда Палач показал ему отрубленные руки Этьена, швырнул их в шахту следом за спустившимся туда роботом. Фар несколько раз выстрелил, но не попал. Подбегая к майору, лежащему на спине, бьющему мускулистыми обрубками рук и разбрызгивающему вокруг фонтаны тёмно-бордовой крови, Арафаилов собрал в кулак всё хладнокровие, на какое был способен рептилоид.

Он заставил себя забыть, что пред ним его товарищ, запретил даже на долю секунды представлять, что Этьен может сейчас чувствовать. Перед ним была машина, созданный природой механизм, в гидравлической системе которого стремительно падало давление. Нужно было становить падение, пока оно не дойдёт до критического уровня. На бегу отцепляя с пояса аптечку, он разрывал зубами пакетик с гемостатическим порошком, зажал коленом один обрубок, быстро засыпал срез, после чего двумя движениями выдернув из лямок свой поясной ремень, со всей силой стянул его вокруг предплечья оленя. В лифтовой шахте рядом что-то загрохотало и заскрежетало, подбежавший Чжун бросил автомат и уселся на судорожно дёргающиеся ноги майора. Фар приступил к наложению жгута на второе предплечье, скользкими окровавленными пальцами отцепив лямку от автомата Мяса. Этьен перестал дёргаться и, искривив рот, закатывал большие глаза. Гедеон докладывал о том, что бандиты обрушили за собой лифты.

Миг спустя здание сотряс гулкий взрыв, произошедший где-то в его глубине. Арафаилов сразу понял, что зарядов было не двенадцать. Подвал комплекса не имел соединения с канализацией, но Палач его для себя проделал. А сейчас все кто работает под землёй, в панике кинутся наружу, и потом перекрыть трубу уже не успеют. Это всё было не так важно, как держать руку на артерии майора, вколоть ему поддерживающее сердцебиение средство и дождаться медиков. Они должны были быть уже рядом, этажом ниже, у Меркушева. Гедеон снова и снова запрашивал их, всё громче и громче крича в радиоэфир. Фар сидел возле умирающего коллеги, измазанный в его крови, темнеющей и свёртывающейся на его зелёной гладкой чешуе, и удивлялся ощущению, никогда прежде не испытанному. Время почему-то текло слишком медленно. Сердце стучало слишком быстро, десятки тысяч мыслей успевали пронестись в голове, а помощь всё не приходила. Каждая секунда тянулась настолько долго, что казалась бесконечной…