Книги
Глобализация и спираль истории
Вместе с тем, несмотря на очевидные параллели между экономическим развитием Средиземноморья в античности и Европы во II тысячелетии н. э., никто пока не проводил их серьезного сравнительного анализа, хотя, без сомнения, подобный анализ помог бы выявить такие закономерности, которые по-другому понять невозможно. Но имеет ли смысл сравнение экономик этих двух столь различных эпох? Ведь многие современные авторы указывают на коренное отличие экономики Западной Европы во II тысячелетии, где произошла научно-техническая или промышленная революция, от античной экономики. Тем не менее, такое сравнение имеет смысл, поскольку основные экономические законы сохраняют свое действие независимо от технологического уровня, на котором находится то или иное общество. Главное, что объединяет современную эпоху с античностью — это наличие в античности высокоразвитой рыночной экономики, которое совершенно неоспоримо, об этом говорят все имеющиеся факты. Например, известно о существовании в Риме 264 видов различных профессий ([203] p.xvi), что свидетельствует о необычайно высоком уровне специализации. Ведь для существования любой профессии нужен устойчивый денежный спрос на соответствующие товары и услуги. Полагаю, и сегодня в целом ряде стран третьего мира не найдется такого числа профессий, какое мы видим в Риме. Можно привести, например, еще такой факт: как отмечает А.Джонс, со ссылками на древние источники, даже бедняки в Римской империи не изготавливали себе одежду сами, а покупали готовую ([131] р.848). В отличие от Римской империи, в современном мире еще и в XX веке можно было найти целые страны и регионы, где в сельской местности люди сами себе изготавливали одежду.
Что касается научно-технического прогресса, то он происходил и в античности. Так, к V–IV вв. до н. э. в 3 раза, по сравнению с предшествующей эпохой, выросла скорость движения торговых судов, что было связано с усовершенствованиями в судостроении и мореплавании[122]. В античную эпоху появилось множество изобретений, включая передовые в то время технологии амелиорации и орошения, растениеводства и животноводства, использование стекла для окон, первые машины для сбора урожая, водяные мельницы, использование цемента в строительстве и высокопрочного углеродистого железа для производства вооружений, и даже появились такие изобретения как водяные помпы и паровые машины[123]. Беда некоторых из них, сделанных уже в конце расцвета античного общества, состояла в том, что они не нашли широкого применения: уже со II в. до н. э. в эллинистическом мире (а в Италии — с I в. н.э) начался затяжной демографический и экономический спад, а в условиях спада, как правило, никто не заинтересован в инвестировании, тем более в такую рискованную сферу, как технические изобретения.
Конечно, большинство этих изобретений не были совсем утрачены в период поздней античности и раннего средневековья, а были лишь на какое-то время забыты. В дальнейшем, уже в начале II тысячелетия, античные водяные мельницы стали характерной частью средневекового пейзажа. А затем это римское изобретение было приспособлено и в ряде других видов деятельности — в частности, водяной привод стал использоваться в металлургии и в текстильной промышленности, где вода приводила в движение молоты для ковки железа и для валки сукна. Нашли применение и водяные помпы — при осушении болот в Голландии в XIV в. Одновременно с античными нашло широкое применение в Западной Европе и персидское изобретение — ветряная мельница, а также арабское изобретение — треугольный парус. Большой толчок экономическому развитию Западной Европы дали китайские изобретения: порох и огнестрельные орудия, компас, бумага и книгопечатание. Внедрение этих (прежде всего, китайских) изобретений в Европе в XIII–XV вв. и означало, по мнению некоторых западноевропейских авторов, первую промышленную революцию ([212] р. ЗЗ).
Если же посмотреть, а какой, собственно, вклад в научно-технический прогресс внесла сама Европа в период с X по XVII вв., кроме того, что она улучшала и приспосабливала античные изобретения и изобретения, сделанные на Востоке, то этот вклад окажется совсем небольшим, и практически весь он относится к XVII в.: изобретение машины для вязки шерстяных чулок, некоторые усовершенствования в стекловарении и открытие кокса, применение которого в металлургии начнется уже в XVIII в.[124] Действительно большой поток новых изобретений в Западной Европе начался в XVIII в., и с ним в первую очередь связана Промышленная революция, произошедшая или, скорее, начавшаяся в Англии в этот период и продолжающаяся до настоящего времени.
Но это означает, в частности, что с точки зрения применяемых технологий экономика Европы вплоть до середины или конца XVIII в. мало отличалась от экономики античности. Что же касается, например, эффективности сельскохозяйственного производства или размеров и эффективности промышленного производства и транспорта, то различий и вовсе не было в пользу Европы, они также появились лишь в XVIII в. или даже еще позднее. Например, такой средней урожайности пшеницы, какая была в римской Африке и Египте: сам-20 с учетом двух урожаев в году или 15–16 центнеров с гектара (см. выше), — наиболее передовые европейские страны смогли достичь лишь во второй половине XIX столетия[125]. Так, еще в начале XIX в. средняя урожайность пшеницы составляла сам-11 в Англии и Голландии и всего лишь сам-6 во Франции, в Италии и Испании ([86] р.81). Вплоть до XVI в. в металлургии Западной Европы использовались такие же небольшие малопроизводительные печи, какие были в античности. Лишь со второй половины XVI в. в Англии и других странах начали строить более крупные печи, без принципиального изменения самого металлургического производства ([112] р.95) — эти изменения начались, как уже было сказано, лишь в XVIII в. При этом металлургические центры Западной Европы в XVI–XVII вв. по объемам производства еще, по-видимому, были вполне сравнимы с металлургическими центрами Галлии I–II вв. н. э., представлявшими собой целые города из металлургических печей.
Самым крупным предприятием на территории Германии и Австрии в XVIII в. была шерстяная мануфактура в г. Линц, где работало более 1000 человек; в одном из крупнейших центров французской промышленности XVIII в. — городе Эльбёф в Нормандии на шерстяных мануфактурах работало 5000 человек ([162] рр.86, 95). А в одном из крупнейших центров античной промышленности — в г. Лезу на юге Галлии во II в. н. э. на керамических производствах работало не менее 6000-10000 человек ([ПО] р.548). Средняя грузоподъемность торговых судов в Римской империи составляла порядка 300–400 тонн, крупных торговых судов — порядка 1000–1500, а отдельных торговых судов в античности достигала 4000–5000 тонн ([184] рр.17, 123; [186] р.159; [126] р.440). А максимальный тоннаж торговых судов в Западной Европе вплоть до XVIII в. не превышал 1000 тонн. Именно такой была максимальная грузоподъемность генуэзских судов в XV в., для голландских судов XVII в. она не превышала 900 тонн ([145] р.231; [118] р.316; [112] рр.244–245). Но даже в XVIII в. по грузоподъемности торговых судов Западная Европа еще не опережала античность, это произошло, по-видимому, лишь в XIX в.: так, средний тоннаж французского торгового флота (второго по размерам после английского) в 1780-е годы составлял около 150 т. ([162] р. 108)
Что же касается наземного транспорта, то никакого серьезного прогресса по сравнению с античностью не было вплоть до XIX в.: как и в древности, преобладал гужевой или вьючный транспорт. При этом Вольтер в середине XVIII в. писал, что из всех наций лишь у Франции и Бельгии есть дороги, которые достойны сравнения с римскими дорогами в античности ([113] р.249).
Таким образом, по эффективности сельского хозяйства, концентрации промышленности, уровню развития транспорта и объемам торговли[126] отрыв Западной Европы от античности произошел лишь в XIX в., и лишь по производительности труда промышленности и скорости морского транспорта — по-видимому, несколько ранее (в XVIII в. или в XVII в.), за счет накопленных Европой к тому времени технологий. Так или иначе, но никаких серьезных качественных различий между античной и европейской экономикой мы не видим вплоть до XIX в., поэтому сравнение этих двух экономик не просто возможно, а удивительным является то, что никто его до сих пор обстоятельно не делал.
Следует отметить, что во всех приведенных выше примерах речь идет о рыночной (капиталистической) экономике: известно, что и промышленные центры Галлии, и римские торговые суда находились в частной собственности ([184] рр.71, 88–90; [110] рр.556–562), и их появление было результатом, прежде всего, частной инициативы, как и развитие промышленности и торговли в Западной Европе во II тысячелетии. Поэтому предположения о том, что это своего рода «потемкинские деревни», созданные римскими императорами специально для того, чтобы морочить голову окружающим (см. похожие предположения, высказываемые в отношении античных городов — глава IV), следует сразу отмести как безосновательные.
Итак, уже было сказано о том, что в XII в. в Западной Европе, а до этого, в V в. до н. э. в восточном Средиземноморье начала формироваться глобальная рыночная экономика. Чем отличается глобальная экономика от обычной? В обычной экономике, существовавшей в Западной Европе до середины XII в., торговля произведенными товарами в основном ограничивалась сравнительно небольшим регионом, например, отдельно взятой страной или даже одной или несколькими соседними провинциями. Торговля осуществлялась в основном через местные ярмарки, где крестьяне обменивали произведенную ими продукцию (зерно, мясо или вино) на промышленные товары, а ремесленники совершали обратный обмен. Наряду с этим, существовала торговля между странами, которой занимались купцы. Они, как правило, на свой страх и риск закупали товары на местной ярмарке или непосредственно у производителей и везли его морскими и речными путями в другую страну, иногда преодолевая тысячи километров, в расчете перепродать с большой выгодой. Затем на вырученные деньги они приобретали товары местного производства и везли их обратно, также в расчете их перепродать значительно дороже. Вывозились обычно те товары, которые в данной стране были дешевы и в избытке, а ввозились те, которые были в ней дороги и в дефиците, поэтому такая торговля, существовавшая в небольших объемах, по сути способствовала лишь избавлению от произведенного избыточного товара и устранению создавшегося дефицита, не оказывая значительного влияния на внутреннюю торговлю и цены внутреннего рынка. Очевидно, что-то подобное происходило и в VI в. до н. э. в античной Греции, когда в торговле впервые стали использовать монеты из электрона (смеси золота и серебра), то есть деньги приобрели привычную для нас сегодня форму. Греция в тот период ввозила в небольших количествах лес и металлы, которых ей недоставало, и еще почти не ввозила зерно, которым обеспечивала себя сама, а вывозила шкуры и скот ([77] р.427; [188] рр.91–93).
Несмотря на небольшие объемы внешней торговли, а скорее всего, именно вследствие этого, она была, хотя и рискованным, но очень прибыльным бизнесом. За одну торговую экспедицию купец мог увеличить первоначальный капитал, помещенный в товары, в 2–3 раза, а иногда и больше. На это указывает, например, процент по так называемым морским ссудам, то есть ссудам, предоставлявшимся греческим купцам под осуществление определенной торговой экспедиции, который обычно был на уровне 30 %, но иногда, по наиболее рискованным предприятиям, достигал 100 % за экспедицию ([126] р.292). Конечно, этот процент отражал высокий риск (в случае кораблекрушения или утраты товара ссуда не возвращалась), но также и прибыльность торговых операций. Аналогичные морские ссуды существовали и в Западной Европе, и процент по ним достигал таких же размеров. Так, процент по морским ссудам, выданным под торговые экспедиции итальянских купцов в Сирию и Александрию в XII в., достигал 40–50 % за экспедицию ([84] р.53). А прибыль, которую могли получать купцы от заморской торговли, хорошо характеризуют следующие цифры. В 1560-е годы, когда португальские купцы освоили торговый путь в Индию вокруг Африки, они покупали в Калькутте перец по цене 5 крузадо за легкий центнер и продавали его в Лиссабоне по цене 64 крузадо, выигрывая в цене почти в 13 раз! ([ИЗ] р.17)
Данный пример характеризует торговлю со странами, лежавшими за пределами постоянных или регулярных торговых связей, только этим можно объяснить такой большой размер торговой прибыли. Формирование глобальной рыночной экономики как раз и означало, что целая группа стран и территорий настолько развивали взаимную торговлю, что цены между ними начинали выравниваться, и торговая прибыль падала. В итоге их экономика приобретала совсем иной характер — возникал общий рынок этих стран и территорий. До этого каждая страна была в основном самодостаточной — то есть она полностью обеспечивала себя самыми необходимыми товарами и продовольствием, и приобретала на внешнем рынке лишь «экзотические» товары (типа перца и других пряностей и предметов роскоши) или дефицитные (например, дерево для античной Греции). А после резкого увеличения внешней торговли каждая страна начинала все больше производить те товары, которые были у нее более дешевыми или более качественными, и свертывать те производства, которые не выдерживали конкуренции с более дешевыми или качественными импортными товарами.