Но указанное выше сходство между античным и современным обществом не дает нам причину демографического кризиса в античности, несмотря на то, что он является характерной чертой и современной Европы, и современной России, и многих других стран в современном мире. Например, никто не может с уверенностью утверждать, что миграции населения сами по себе должны вызывать падение рождаемости. Массовое стремление к развлечениям, как в античности, так и в наши дни, вряд ли само по себе может объяснить нежелание заводить детей, хотя, возможно, между этими явлениями и есть определенная связь. Большое городское население (в сравнении со средними веками), чем античность также походит на современную эпоху, а также рационализм в принятии решений, конечно, можно ассоциировать с малым количеством детей в семьях[118], но в истории есть примеры, когда и то, и другое сочеталось с многодетностью (например, в Англии в течение XVIII в. и первой половины XIX в.).

Не могут серьезно помочь в поисках причин демографического кризиса и особые черты, приписываемые античному обществу, как, например, наличие рабов. Как выше уже говорилось, число рабов в Римской империи вряд ли, даже после великих завоеваний Рима, превышало несколько процентов от всего населения. После восстания Спартака (73–71 гг. до н. э.) не было ни одного крупного восстания рабов. Зато было несколько разрушительных гражданских войн (в течение I в. до н. э. — I в.н. э.), в которых рабы не принимали участия. Да и в самой армии Спартака, кроме рабов, было много свободных пролетариев, недовольных своим положением, которые примкнули к его восстанию ([186] р.226). Собственно говоря, и до этого большую роль в других восстаниях рабов в Риме, как правило, играли пролетарии, о чем писали, например, Аппиан и Саллюст([186] р.206). Как выше уже отмечалось, кроме Италии, рабы в Римской империи в сколько-нибудь заметных количествах были еще лишь в Испании, в других же провинциях о них вообще почти нет никаких упоминаний (см. главу I). Поэтому нет никаких оснований говорить о рабстве как о социальном явлении, которое бы могло вызвать перманентный демографический кризис в Римской империи.

Некоторые историки видят причины демографического и экономического упадка Римской империи в падении нравов римского общества и в слишком далеко зашедшей коррупции (см. главу II). Но с этим слишком много неясного. Ибо, прежде всего, непонятно, откуда могли взяться падение нравов и коррупция — их причины надо сначала объяснить. Во-вторых, непонятно, почему они должны были приводить к падению рождаемости — это также надо доказать, чего пока никто не сделал. В-третьих, нет фактов, доказывающих, что в античности или в Римской империи падение нравов и коррупция были распространены намного больше, чем в другие эпохи. В действительности в эпоху античности мы не видим ничего такого в этой области, чего бы не было, например, в современную эпоху. Если взять, к примеру, Римскую республику, то там были очень строгие нравы. Известно, что Катон (II в. до н. э.) заставил прогнать из римского сената уважаемого человека только за то, что тот позволил себе поцеловать свою жену в присутствии своей дочери ([46] с. 173). Гомосексуализм между римскими гражданами в ту эпоху был запрещен, застигнутые за этим занятием подлежали наказанию; известно даже о нескольких случаях смертной казни виновных в гомосексуализме ([46] с. 184).

В период Римской империи нравы стали намного более свободными, но вряд ли более свободными, чем мы видим в современном обществе на Западе или в России в

начале XXI века. Целый ряд небылиц, сочиненных про античность, не подтверждаются фактами. Например, не подтверждаются имеющейся информацией утверждения о распространенности в Риме массовых сексуальных оргий с участием десятков тысяч людей. Известно о двух случаях распущенного сексуального публичного поведения за несколько столетий, вызвавших большой скандал ([158] р.122), остальные носили закрытый и камерный характер. Римский историк Тацит описывал праздник, устроенный Тигеллином, одним из высших чиновников при Нероне (I в.н. э.), который можно трактовать как своего рода оргию ([56] XV, 37). Но участие в нем ограничивалось представителями высшей римской знати. Вполне вероятно, что нечто подобное происходило и в клубах Диониса (Вакха), существовавших, как правило, под патронажем очень богатых людей, откуда, по-видимому, происходит слово «вакханалия». Но клубы Диониса обычно включали очень небольшое число членов, и все они давали клятву о неразглашении того, что происходило на закрытых сессиях, откуда даже появилась греческая пословица «Молчалива, как вакханка» ([158] рр.101–102). Впрочем, аналоги таких закрытых клубов, без сомнения, имеются и в наши дни, и, возможно, существовали в любые эпохи. Соответственно, если и происходили сексуальные оргии в таких клубах с участием самое большее нескольких десятков человек, то, как утверждает Р.Меркельбах, ничего подобного не было во время мистерий и праздников Диониса, в которых принимали участие десятки или даже сотни тысяч людей и которые представляли собой вполне невинные по современным меркам народные гуляния ([158] р.122).

Подтверждением того, что массовые оргии в Риме — не более чем выдумка более поздних авторов, является и тот факт, что ранним христианским общинам в Риме молва приписывала тайные сексуальные оргии. Спрашивается, какой смысл было приписывать христианам совершение чего-либо тайно, если бы в Риме все это происходило открыто, с участием множества людей?

Действительно свидетельствовать о массовом падении нравов в Римской империи могут широко распространившиеся, особенно с конца I в.н. э., гладиаторские бои и массовые убийства людей на арене, совершавшиеся на потеху публике, а также широкое распространение проституции, в том числе храмовой (в храмах Афродиты и Венеры). Но все равно, по размаху проституции Рим вряд ли превзошел современное общество. А зрелища насилия и убийств сегодня так широко культивируются современным кинематографом и телевидением, что по степени воздействия на публику они, пожалуй, уже превосходят то, что было в античности. Конечно, массовые детоубийства (избавления от новорожденных) среди греков и римлян в античности (см. главу VI) также являются несомненным признаком всеобщего падения морали и нравов. Но и сегодня, например, в России мы видим множество брошенных детей. К тому же, по мнению демографов, в древние времена это заменяло те способы контрацепции, которые были придуманы современной цивилизацией.

Что касается коррупции, то и здесь Рим вряд ли превзошел то, что мы видим в наши дни. Есть также много других исторических примеров не меньшей коррупции, о чем выше уже говорилось. Не является чем-то из ряда вон выходящим и нищета античных пролетариев — подобные примеры массовой бедности встречались и в другие эпохи, в том числе встречаются они во множестве и в современном мире.

В целом мы не видим в социальной жизни античного общества ничего такого, чего бы не было в другие эпохи, включая современную. А те социальные явления, которые могут в какой-то мере объяснить перманентный демографический кризис (например, всеобщее падение нравов и массовые убийства новорожденных), невозможно объяснить лишь на основе внешнего наблюдения социальной жизни. Они требуют более глубокого изучения основы существования античного общества — прежде всего, его экономической основы. Итак, поскольку внешние проявления социальной жизни в эпоху античности не дают никакого ключа к объяснению демографического кризиса, то, возможно, этот ключ будет найден при рассмотрении экономики и экономической жизни античного общества, к которому мы переходим в следующей главе.

Глава УIII. Краткая экономическая история античности (в сравнении с историей «европейской мировой экономики»)

Общепризнанно, что главная причина многих социальных явлений лежит в сфере экономики, будь то войны (стремление к обогащению, переделу рынков, захвату источников сырья), революции (стремление к переделу собственности), массовые протесты (недовольство экономическими условиями жизни) или другие социальные явления. Поэтому и анализ данного социального явления — затяжного демографического кризиса — как представляется, невозможен без понимания экономических условий и законов, определявших жизнь людей в эпоху античности.

Что же представляли собой эти экономические условия и законы? Для того чтобы это понять, необходимо сначала кратко остановиться на том, как происходило становление античной экономики. В первой части говорилось о Западной Европе, которая в период раннего средневековья перешла к натуральному хозяйству. Каждая крестьянская семья в этот период сама выращивала все необходимые ей сельскохозяйственные продукты, шила одежду, осуществляла строительство и ремонт своего дома и подсобных помещений и т. д. И лишь небольшую часть необходимых ей товаров и услуг (например, отдельные гончарные и металлические изделия) она выменивала на

сельскохозяйственные продукты. Такая ситуация, по мнению экономических историков, продолжалась приблизительно до середины XII в., когда вместе с ростом плотности населения в Западной Европе начался переход от полунатурального хозяйства к иной экономической модели, которую И.Валлерстайн назвал «европейской мировой экономикой» ([210] рр.18, 15), и которую я далее буду называть глобальной рыночной экономикой. Нечто подобное происходило за две тысячи лет до этого, на заре античности. Так, в VIII в. до н. э. в Греции еще преобладало натуральное хозяйство, и живший в то время там Гесиод писал о том, как важно иметь хорошего соседа, взявшего на себя выполнение отдельных видов работ, которые каждому крестьянскому хозяйству приходилось выполнять самостоятельно ([160] S.101). Кроме того, так же как в ряде стран Западной Европы в средние века, в некоторых областях Греции в ранней античности существовало крепостное право[119], которое полностью исчезло лишь спустя несколько столетий — явно феодальный признак, свидетельствующий обычно, как уже говорилось, о редком населении. Но, очевидно, вместе с ростом плотности населения, достигшей к V в. до н. э. в ряде областей Греции, по оценкам французского историка Г.Глоца, более 80 чел./кв. км. ([125] II, р.396), в течение VII–V вв. до н. э. произошел переход от натурального хозяйства к рыночной экономике, когда крестьяне уже значительную часть своей продукции продавали на рынке, и на вырученные деньги покупали необходимые им промышленные товары, одежду и услуги. Это сопровождалось быстрым ростом городов и городского населения: ремесленников, строителей, торговцев. И это дало большой выигрыш крестьянам: они освободились от утомительных побочных работ: пошива одежды, строительства и т. д., поскольку могли теперь все покупать на рынке.

Нечто подобное происходило в течение XII–XIV вв. и в Западной Европе. Здесь центрами формирующейся глобальной рыночной экономики выступали северная Италия и Фландрия, имевшие в то время самую высокую плотность населения в Европе. Так, плотность населения Флоренции с прилегавшей сельской местностью, в XIII–XIV вв., по оценкам Р.Лопеза, составляла порядка 80 чел./кв. км. ([83] р.306) Такая же плотность

населения (80 чел./кв. км) была, по оценкам П.Шоню, в герцогстве Милан и в Нидерландах ([96] р.254). По мнению историков, именно бурный демографический рост в

предшествовавшие столетия и стал причиной взрыва экономической активности в этих странах Западной Европы в конце эпохи средневековья ([83] р.293).

Первая эпоха западноевропейской глобализации. Примерная территория распространения глобализации (интенсивной международной торговли) в XII–XV вв. (выделена темным цветом)

Здесь, наверное, уместен вопрос: каким образом Западная Европа, столь мало населенная в раннем средневековье, имела к началу XIV в. уже достаточно густое население. В главах III и VI указывалось, что, по имеющимся данным, к IV в. н. э. плотность населения в Галлии упала до приблизительно 2 чел./кв. км., и, очевидно, еще более снизилась в течение V–VIII вв. А в начале XIV века средняя плотность населения во Франции составляла, по оценкам французских историков, уже более 35 чел./кв. км. ([95] р.23) Но не случайно Х-ХIII века во Франции и в других странах континентальной Западной Европы считаются периодом демографического взрыва ([149] рр.120, 118). Как только население Западной Европы смогло преодолеть демографический кризис, продолжавшийся и в античности, и в раннем средневековье, то население начало очень быстро расти, и первые признаки этого роста появились в IX веке. Конечно, у нас нет никаких сколько-либо достоверных данных относительно темпов роста населения в Западной Европе в IX–XIII вв. Но что такое демографический взрыв, мы можем понять, например, из демографической истории Финляндии XVII–XX вв., о которой имеются достаточно точные данные. В начале XVII в. Финляндия находилась в составе Швеции и была для нее примерно тем же, чем сегодня является Аляска для США — малонаселенной второстепенной провинцией с холодным климатом. Население Финляндии в 1620 г. составляло 150 тыс. человек, то есть лишь 7 % от всего населения Швеции (2 млн.). Однако к 1815 г. население Финляндии выросло уже до 1,1 млн., а к 1929 г. — до 3,6 млн. чел ([96] р.268; [152] р.225). Сегодня по количеству населения Финляндия лишь ненамного уступает Швеции. Таким образом, за три столетия быстрого роста (с 1620 г. по 1929 г.) население Финляндии, часть территории которой находится за северным полярным кругом[120], выросло в 24 раза. Соответственно, если речь идет о 4 или 5 столетиях демографического взрыва во Франции, Италии и Испании в IX–XIII вв., где климат намного более благоприятный и должен был способствовать более низкой смертности и большей продолжительности жизни, то рост населения в 20 или даже в 30–40 раз за это время вполне допустим.

Примерно такие же явления, судя по имеющейся информации, происходили и в Греции в первой половине I тысячелетия до н. э. Их результатом стала перенаселенность Греции — ее первые признаки появились уже в середине VIII в. до н. э., когда началась массовая эмиграция греков в колонии ([77] р.157). Другим результатом, как уже было сказано, стало быстрое развитие товарно-денежных отношений. Что касается приведенной выше цифры плотности населения (80 чел./кв. км.), одинаковой для античной Греции и для Северной Италии и Нидерландов позднего средневековья — это, конечно, совпадение, все три цифры взяты из разных источников и представляют собой совершенно независимо сделанные оценки. Но это совпадение лишний раз показывает, какую роль играла концентрация населения в развитии рыночных отношений: рост населения был и в других странах, но именно этим, наиболее густонаселенным, было суждено стать на первом этапе центрами формирующейся глобальной рыночной экономики[121]. Это также говорит о том, как много общего между этими явлениями, происходившими с интервалом в два тысячелетия.

Мысль о том, что экономическое развитие Западной Европы во II тысячелетии в значительной степени повторяло те процессы, которые происходили в античности, уже много раз высказывалась различными авторами, среди которых, например, такие известные историки и экономисты как Ф.Лот, Э.Майер, Т.Моммзен, Р.Пёльман, М.Ростовцев, Д.Хикс, И.Валлерстайн. Э.Майер, в частности, полагал, что в эпоху античности человечество прошло капиталистическую стадию развития, а ей предшествовал феодализм — в эпоху, описанную Гомером в «Илиаде» и «Одиссее» (конец II — начало I тысячелетия до н. э.). Т.Моммзен писал о капиталистах в Древнем Риме, Р.Пёльман — об античном пролетариате, социализме и коммунизме ([151] рр.72–73; [160] S.99-130; [182]). М.Ростовцев считал, что различие между современной капиталистической экономикой и капиталистической экономикой античности — чисто количественное, но не качественное, и писал, что по уровню развития капитализма и рыночных отношений античность сопоставима с Европой XIX–XX вв. ([219] S.334–335; [48] с.21) Д.Хикс писал о рыночной экономике в античности и проводил параллель между расцветом Афинского государства в V–IV вв. до н. э., с одной стороны, и расцветом Венеции, Голландии и Англии в XIII–XVIII вв. н. э., с другой стороны ([135] рр.61–63, 143–145). И.Валлерстайн писал, что до образования «европейской мировой экономики» во II тысячелетии н. э., в Римской империи в эпоху античности также существовала «мировая экономика» ([210] р. 16).