Это очень тяжелая работа, а ведь мы еще поминутно должны были опасаться нападения. Сейчас, когда мы не плыли по реке, а тащили струги по мелководью, мы становились самой легкой добычей для хазар, которые только и ждали момента, чтобы напасть на нас. Хазары промышляли на берегах Днепра этим самым разбоем — нападением на торговые суда. Конечно, у нас имелась надежда на то, что они испугаются большого войска, но надежда эта слабая: хазары вполне могли узнать заранее о нашем пути и собрать для нападения большие силы. В том же Киеве весь город знал о нашем предстоящем походе, а разве мало было изменников во все времена? Уж конечно, весть о нас разнеслась далеко по хазарским владениям…

Вся процедура волока продолжалась четыре дня, и мы вымотались так сильно, что, перетащив струги, принуждены были еще два дня отдыхать, встав большим лагерем на прибрежном поле рядом с маленькой деревушкой.

Шатры на поле поставили кругами. В самом центре располагался мой — князя киевского. Рядом — шатер муромского Овтая, жившего там со своим любимцем красавчиком Текшонем. Рядом — шатер Свенельда, который, видимо, сильно нервничал, когда по ночам слышал шумную возню и вскрики молодых людей. Черниговский Аскольд жил в общем шатре со своими дружинниками, где они варили мухоморы и, опившись этим зельем, ревели на диалекте русов бесконечные воинственно-печальные песни.

Жители деревушки при нашем приближении убежали и увели с собой скот, унесли все имущество, какое смогли унести. Что ж, очень правильно сделали, потому что наши ратники сразу же разграбили оставшиеся дома, а напоследок веселья ради сожгли деревеньку.

Остановить этого не мог ни я, ни Свенельд, ни Овтай, ни даже мрачный Аскольд Кровавая Секира.

Точнее, кроме меня, никто и не собирался останавливать. Никому и в голову не пришло, что грабить и жечь мирное поселение — это нехорошо.

— Отчего же нехорошо? — изумленно спросили бы у меня мои боевые товарищи. — Мы идем в военный поход, по пути попалась деревенька. Как же ее не разграбить и не сжечь? Жалко, что жители убежали и не удалось их поубивать — вот уж тогда потеха была бы полной!

Про Аскольда даже ходил среди народа рассказ из его юности. Эта история была популярна, ее с удовольствием передавали друг другу как свидетельство того, какой настоящий воин Аскольд — справедливый и знающий правила.

Будучи еще юношей, Аскольд вместе с группой своих товарищей — таких же молодых воинов ехал на север, во владения свеев — поохотиться, повоевать с кем придется, а заодно и удаль свою всему свету показать. Своего рода туризм десятого века…

Ночью они ехали через густой лес и собирались уже устроить привал, потому что все устали. Вдруг неясный огонек, пробивавшийся сквозь лесную чащу, привлек их внимание. Подобравшись поближе, они увидели, что это большой дом — жилище какой-то боярской семьи.

Дом был окружен высоким забором, изнутри слышно было, как сторож бьет в колотушку, но это еще больше раззадорило воинственных юношей.

— Давай возьмем приступом этот дом, — сказали они своему предводителю — княжескому сыну Аскольду. — Дом этот богатый, мы завладеем золотыми и серебряными вещами, ценным оружием. Кроме того, повеселимся всласть: хозяев перережем, а женщин сначала изнасилуем, а зарежем уже только потом. Ну и, конечно, устроить в темной ночи «потешные огни» из горящего дома — это так заманчиво!

А что же ответил на это Аскольд? О, его ответ был разумным и суровым.

— Разве вы разбойники, а не воины? — строго спросил он своих неразумных товарищей. — Разве вам не известны правила воинской доблести? Вы что, хотите покрыть себя и меня позором?

И пояснил причину своего гнева.

— Как могло вам прийти в голову совершить такое бесчестье — напасть на людей ночью? Грабить и убивать ночью — это удел преступников, бесчестных людей, которым место на колу. Давайте окружим дом, чтобы никто из него не спасся, и спокойно подождем до утра.

Ночь прошла, а когда занялся рассвет, воины во главе с Аскольдом бросились на штурм злополучного дома. Они разграбили его дочиста и с обитателями поступили так, как собирались. Говорят, что оттуда и пошло прозвище Аскольда — Кровавая Секира, уж больно он лютовал. Но с тех пор за ним укрепилась слава богатыря, знающего правила воинской чести…

Перейдя днепровские пороги, мы двинулись дальше. По вечерам приставали к берегу и жгли костры — готовили пищу. Ночи становились совсем теплыми, в воздухе слышалось пение цикад — признак приблизившегося юга.

Канателень всю дорогу находился рядом со мной — он указывал дорогу. Мы шли тем же путем, каким он шел со своими товарищами полтора года назад. Только их поход закончился бесславно, а наш должен был привести к победе.

Мы вышли в море и некоторое время плыли среди высоких волн: я понимал, что мы огибаем южную часть Крыма с его обрывистыми каменистыми берегами и лепящимися к горам деревеньками. Мы шли по морю довольно близко от берега, опасаясь только подойти слишком близко, чтобы не напороться днищами о камни. Со стругов хорошо были видны домишки на берегу и похожие на облака стада овец на зеленых горных склонах.