Рут наслаждается теплом, разливающимся по телу сверху и снизу, она расслабляется и рассказывает о снимках Капы и Герды, с 1936 года и до последних сражений. О том, как, составляя опись, она начала осознавать их общий объем и ценность. «Когда смотришь эти фотографии подряд, – говорит она в волнении, смешанном с яростью, которому дома можно дать волю, – ясно видишь, как нацифашисты все больше напоминают варваров… видишь всю мерзость тотальной войны… Мадрид, Малага, Альмерия, Герника, Бильбао, Валенсия…»
Мельхиор достает бокалы и разливает остатки вина – примерно на три пальца каждому – и теперь поднимает свой бокал, чтобы сказать тост. Выглядит он прямо‑таки счастливым.
– За моего самого лояльного товарища из всех лоялистов!
Он счастлив, что она рядом, его раскрасневшаяся, полная решимости союзница, и Рут чувствует себя воодушевленной. Молодое вино немного кислит, и его не грех разбавить водой. Пока она подносит бокал к губам, ее пыл остывает, а ход мыслей ускоряется.
– Ты увидишься с Засом в Берлине? – спрашивает она Мельхиора. – Сможешь ему от меня кое‑что передать? Фотографию Герды. В студии есть несколько очень красивых, из последних; странно, что я раньше об этом не подумала…
– Потому что ты осторожная девушка.
– Ты что, меня дразнишь? Может, я просто не хотела его расстраивать. Хотя Зас не из тех, кто впадает в уныние, как раз наоборот. Поэтому…
Мельхиор перебивает ее: если она имеет в виду фотографию, сделанную самой Гердой, то об этом не может быть и речи, и в любом случае следует хорошенько подумать над выбором.
– Зас и Герда отлично понимали друг друга, – замечает Рут, раскачиваясь на стуле с крепкой спинкой и кривой ножкой, на этой рухляди, которая только и ждет, когда на нее сядет кто‑нибудь потяжелее, чтобы сломаться. Рут представила это зрелище и развеселилась.
– Выбирай тщательно, – говорит Мельхиор. Рут перебирает в уме, какие фотографии ей хотелось бы показать человеку, с которым Герда ездила на мотоцикле на свои первые антифашистские акции: пару снимков, где ее прикрывает спиной солдат, еще один, где она спит, опершись на межевой камень с вырезанными на нем буквами «PC». К сожалению, фотографию, на которой она ведет мула за поводья, отправить нельзя:
Мельхиор со вздохом кивает
– Придумала: я дам тебе один ее красивый портрет, и ты, если что, скажешь, что это твоя невеста.
– Жена, – поправляет Мельхиор.
– Точно, жена, у тебя же в паспорте написано, что ты женат.
Рут внезапно охватывает смущение, от которого ей хочется поскорее отделаться. На фотографии, которую она собиралась дать Мельхиору, Герда покупает ландыши, как принято во Франции на Первое мая. Наверняка она направлялась на площадь Бастилии вместе с Капой. Но немцам можно подать совсем другую историю. Можно сказать, что она выбирала свадебный букет вместе с матерью, за которую сойдет цветочница. Герда одета по‑простому, как девушка из народа: именно так она обычно одевалась в Испании. Но она всегда выглядела стильно: шарф и шляпка подобраны друг к другу, на лице сияла улыбка…
– Зас бы гордился, увидев ее такой, – с жаром заключает она.
– Ладно, – говорит Мельхиор, – надеюсь, ты не упустила никаких компрометирующих деталей.
– Нет, фотография идеальная, – отвечает Рут, заливаясь смехом. – Капа всегда выдает этот снимок за фото с их свадьбы!
Да, он уехал в Китай с запасом таких снимков и дарил их, как миссионеры дарят изображения святых.
А потом в студии журналисты извиняющимся и несколько сокрушенным тоном спрашивали: «