— Опять?! Не надо мне напоминать мой возраст. Я его сама хорошо знаю. Принеси лёд. — Взвизгнула она, сама удивляясь неприятным ноткам и командной страсти.

Он отпрянул и шутейно поднял руки вверх. Сдаюсь!

— Дело твоё, говей. Мне на твой возраст начхать. Я просто так ляпнул.

«Ляпнул» он, как будто не знает, что женщину каждая морщинка убивает, а календарный год седых волос добавляет и надежду отнимает. Но распускаться нельзя, — одёрнула она себя. Видя как он нахмурился, для собственного спокойствия, осторожно спросила:

— Ты останешься?

— Да. У Даньки буду. Или ты хочешь уснуть под колыбельную?

Обрадовалась: «Слава Богу, не придётся кидаться в ноги! Вот теперь можно и повоображать…» Вздёрнув носик, отрезала:

— Мне хватит воплей, соседского магнитофона. — Сказала и мрачно посмотрела в его сторону, обиженная таким бессердечно — легкомысленным отношением к своей беде. Не дождавшись утешений и понимания, посопев, продолжила:- Смени себе постельное бельё. В шкафу у него найдёшь. Грязное, в ящик брось, около стиральной машинки. Прости, у меня нет сил заправить тебе постель.

Вот тут он откликнулся.

— Обойдусь. Ты бы хоть повежливее жалила, как говорится — добром, за добро положено платить…

Она изобразив милое пожатие плечиками, перебила его.

— Сам же сказал, что обойдёшься. И давай не забывайся, для тебя я Елена Максимовна.

И тут же, пряча сконфуженное лицо, отвернулась.

— А как же непременно она, — хохотнул он потягиваясь и отправляясь в резиденцию хозяек — кухню.

Кушнир принёс ей лёд в пакетике и, погромыхав с ужином и посудой в кухне, ушёл в комнату Даньки. Слыша, как он проверил запоры на двери, успокоилась: «Закрыта и всё-таки не одна. Не с чего паниковать».

Спать очень хотелось, но свет от люстры, которую она решила не выключать — страшно в темноте, бил в глаза, а под одеялом было душно. Помаявшись всё же сползла с кровати и выключив погрузилась во тьму. Бегом в кровать. Она даже не дремала, а провалилась, летя вверх тормашками в глубокую, чёрную пропасть. Это походило на какое-то забытьё. Очнулась от непонятного звука за окном. Комната тонула в леденящем душу лунном свете. Сначала просто прислушивалась лёжа. Потом отбежала к двери и стала слушать оттуда. Но звуки не меняя тональности, продолжали нестись. Не понятным образом проникая в комнату. От этих странных звуков, душу пронзил леденящий ужас. Но, в конечном счёте, страх оттеснило любопытство. По — другому не могло просто быть, у женщины любопытство перебарывает всё. — Усмехнулась она сама себе. Лена дрожа, подошла к окну и осторожно, тянясь на цыпочках издалека заглянула в него. О стекло бил провод антенны соседей снизу. Идиотка! За окном бежала по снегу лунная дорожка, и цеплял, накалывая на себя верхушки деревьев месяц. Попробовала лечь, но заснуть не получилось. Только голова касалась подушки, как сердце вновь заходилось в сумасшедшем беге. Показалось, что за входной дверью кто-то скребётся, прошла, послушала. Никого. Кажется, всего лишь померещилось. Она, почти задыхаясь, прошла в комнату Даньки, Никита спал, раскинувшись во всю кровать. Упав ничком в подушку, он жарко обнимал её одной рукой, вторая сползла и касалась пола. Нога, выбравшись из-под одеяла, сверкала голой пяткой поверх. Не заметить не могла: «Сложен как Бог, зараза! Бабы наверняка чумеют». А что тут такого любая бы женщина отметила. Лена, подобрав ноги под себя и натянув подол короткой рубашки на колени, устроилась в кресле. Но уснуть всё-таки и тут не получалось. К тому же книга, неловко задетая ей, свалившись с выступа полки на пол, наделала много шума.

— А? что? — вскочил парень, — ты чего тут делаешь?

— Сижу.

— Меня что ли караулишь, боишься, как бы что не украл?

Она выложила всё, о чём думала и что крутилось на языке и о всех своих ощущениях. Теперь она была не так уверена в правильности своих умозаключений привёдших её сюда.