Мортимер побледнел и стал покусывать губы, а Чумные врачи вновь зашептались, поворачивая друг к другу клювы своих бронзовых масок.
— Что ж, — произнес, наконец, один из них, — в таком случае вы должны пройти обряд посвящения и… — он замялся и замолчал, поймав на себе отнюдь не доброжелательный взор Мортимера.
— …мы больше не потревожим вас, — продолжил за него другой. — Возвращайтесь в Собор святого Павла: мы сообщим вам об испытании позже, но… вы уже знаете, каким оно будет.
Люциус спокойно кивнул; он старался не думать о будущем. Однако глава «Отверженных» не желал так просто отпускать его.
— Нет! — не своим голосом возразил он, вставая. — Господин Флам явил нам свое падение, прежде! чем ему было сделано предложение. Да и знает его преподобие о нас теперь гораздо больше, нежели другие (в том числе уже посвященные) члены общества. А посему я настаиваю на том, чтобы испытание его преподобия было серьезнее, чем у нас обычно принято.
Мортимер обвел присутствующих почти властным взглядом, и Чумные врачи покорно склонили перед ним головы.
— Например, — теперь сектант смотрел только на архидьякона, — Ребекка Эклипс.
Это имя было произнесено с таким жестоким выражением, что у архидьякона, никогда ранее его не слыхавшего, по непонятной причине сжалось сердце. И как оказалось не у него одного.
— Ребенок!? — вырвалось изумленное восклицание сразу у нескольких Чумных врачей.
Люциус вздрогнул; и даже среди падших поднялся ропот недовольства и осуждения. Но Мортимер властным жестом прервал гомон своей стаи.
— Если его преосвященство справится с данным ему испытанием, я отпущу его, — не терпящим возражений тоном сказал он, — если же нет — займет место в совете.
Архидьякон, — которого не устраивало ни то, ни другое, — осмотрелся в поисках хоть какой-то поддержки; но в отличие от него, Чумных врачей поставленные Мортимером условия удовлетворяли вполне.
— Да будет так, — выразил их общее мнение, раздавшийся в тишине одинокий голос.
Архидьякон еще раз осмотрелся.
— Странно… — проговорил он, — готов был поклясться, что раньше под этими масками были человеческие лица, — и резко повернувшись к двери, раздраженно бросил: — теперь я не возьмусь этого утверждать.
Глава XVIII. Храм лицемерия
Предложенная «Отверженными» дилемма лишила архидьякона душевного равновесия и ясности мыслей: он боялся не найти выхода из сложившейся ситуации, он опасался необдуманных действии, он остерегался ошибок… ему требовался покой. Поэтому следующие несколько дней архидьякон провел в одиночестве своей кельи, почти не покидая ее, и лишь однажды, вняв просьбе причетника Павла, спустился к своим прихожанам. Он надеялся, что такая мелочь не сможет повредить ему, но когда узнал, зачем именно его позвали, когда увидел счастливо улыбавшуюся молодую пару и светлый лик упеленатого младенца, которого ему предстояло крестить, сознание чуть было не покинуло архидьякона.
Поддерживаемый обеспокоенным Павлом вернулся он в келью и, сразу же бессильно сев на кровать, страдальчески обхватил голову руками. А причетник растерянно смотрел на него и не знал, как следует поступить: он почему-то догадывался, что Люциусу не требуется доктор, что его недомогание имеет несколько иную природу.
— Что мне им сказать, ваше преподобие? — немного погодя, робко спросил Павел у замершего архидьякона.
Тот не отвечал: он был безмолвен, недвижен и, казалось, даже не слышал обращенного к нему вопроса. Но так только казалось.