***
Ожидание продлилось недолго. 10 марта 1666 года, то есть ровно через неделю после посещения Мортимером Собора святого Павла, в Лондоне заговорили о новом убийстве. Жертвой стал кожевник с Флит-стрит — метр Энтони Скин. Он умер в собственной постели от страшного недуга, которым (как было известно всем живущим по той же улице) страдал вот уж почти месяц. Так что его смерть на первых порах выглядела вполне естественной и, в сравнении с двумя предыдущими, мало-примечательной. Однако врач, приглашенный для осмотра погибшего на предмет чумы или другой возможной заразы, сразу и очень уверенно заявил о том, что Скин был убит. Причиной для подобного утверждения стали явные признаки отравления и… жемчужина.
Найденный в постели несчастного перламутровый шарик, как и в двух других случаях, привлек к себе наибольший интерес горожан; и в особенности тем, что на сей раз, он оказался белым. Данное обстоятельство смутило если не всех, то очень многих, и даже приехавший в дом Скинов господин Хувер поначалу не хотел признавать это убийство продолжением ритуальных убийств совершенных в феврале. При этом в качестве различия между ними он указывал не только на цвет жемчужины, но также и на то, что ранее мертвых находили лишь на святой земле Собора или старой часовни. Однако заплаканная миссис Скин, долгое время трогательно сжимавшая холодную руку погибшего супруга, услыхав выводы начальника полиции, вдруг позволила ей выскользнуть из своих ладоней и… тем самым заставила Хувера изменить свое мнение. На открывшемся изумленным взорам присутствующих запястье кожевника Скина, все увидели странную картину четко повторяющего форму христианского распятия ожога.
***
Архидьякону стало известно о случившемся в тот же день. Сначала его насторожили косые взгляды и перешептывания прихожан Собора, а немногим позже, вновь навестивший Люциуса Филипп Вимер, разъяснил ему некоторые подробности относительно того, что именно взбудоражило горожан и почему они столь подозрительно на него, — Люциуса, — смотрят.
— Говорят, будто в прошлом месяце вы осматривали некоего метра Скина… — наскоро поздоровавшись со священником, проговорил молодой человек. — Это правда?
— Да, — самым естественным тоном ответил архидьякон. — А почему вы спрашиваете?
«… об этом» — мысленно прибавил он к своему вопросу; но быстро сопоставив поведение своих прихожан с последними событиями (в частности — с визитом Мортимера) догадался обо всем, что мог сообщить ему Филипп… и даже чуточку большем.
Неудивительно поэтому, что Люциус оставался невозмутим всё то время, пока молодой человек рассказывал ему: о смерти кожевника; об ожоге в виде креста на его запястье; о «вдруг» всем и сразу вспомнившемся посещении архидьяконом (тогда еще больного, а ныне погибшего) Скина; и о возникших вследствие этого слухах. Из всего сказанного Филиппом, лишь упоминание о белой жемчужине вызвало на губах священника улыбку — улыбку горькой иронии: ибо только теперь он понял, какой страшный намек крылся под сказанной Мортимером фразой: «хорошие люди обходятся дешевле».
Впрочем, на этом сведения принесенные Филиппом не исчерпывались. Покинув, благодаря Люциусу, секту, молодой человек, тем не менее, никак не мог позабыть столь тревожного этапа своей жизни. Само собой, не забыл он и людей, с которыми его этот этап свел. Правда, теперь он старался избегать их, но вечером накануне гибели Скина, сделать этого ему не удалось. И Филипп рассказал архидьякону о том, как столкнулся с «отверженными». Это произошло совершенно случайно: молодой человек, вместе с приятелем, выходил из таверны на Пудинг-лейн, когда вдруг обратил внимание на троицу знакомых сектантов, шедших мимо и о чем-то негромко разговаривающих. Заметив Филиппа, они поспешно прервали свою беседу. Но и мельком расслышанных имен — Скин и Флам, — оказалось достаточно для того, чтобы главная новость следующего утра привела Филиппа в Собор святого Павла.
— «Отверженные» знают вас и отчего-то интересуются вами, — сказал молодой человек, завершив свое повествование. — Будьте осторожны.
Но и это предупреждение оказалось для архидьякона излишним: и без того он уже понял, что смерть Скина — всего лишь напоминание сектантов об их приглашении.
«Ждать дальше может быть опасно» — с холодной расчетливостью подумал Люциус, озираясь по сторонам и отмечая на себе все новые и новые взгляды прихожан; потом он вспомнил о несчастном кожевнике Скине: — «И, судя по всему, не только для меня».
Так архидьякон решил встретиться с «Отверженными» и собирался сделать это возможно скорее. Однако в течение всей последующей недели ему никак не удавалось осуществить свое намерение. Целых семь дней он был вынужден сопровождать в Соборе святого Павла архитектора Рена, по приказу короля готовившего план реставрации храма. А через семь дней…
***
Через семь дней Лондон потрясло еще одно убийство. На сей раз погиб… Филипп Вимер. Бездыханное тело молодого человека обнаружили ранним утром 17 марта 1666 года прямо посреди одной из городских площадей. Он был задушен. А неподалеку убийцей были оставлены дешевый деревянный крестик и жемчужина, как и в случае со смертью Скина, оказавшаяся белого цвета.
Единственным, но весьма значительным отличием от предыдущих (якобы ритуальных) убийств могла бы явиться найденная в кармане Филиппа записка: «Мы не терпим лжи»; но никто не придал ей должного значения. Оно и не удивительно, ведь понять весь смысл и всю жестокость этого знака, мог только архидьякон.
Глава XV. Возвращение визита
Смерть Филиппа болью отозвалась в сердце архидьякона. И хотя Люциус давно стал замечать за собой некоторую черствость (следствие прикрытой темным покровом холодного разума души) его, все же, обуяли чувства. В первую очередь вины… и страха, — причины которого он никак не мог понять:
«Боязнь ли то разоблачения или страх перед необходимостью встречи с „Отверженными“?» — думал Люциус. — «Страх ли это вновь потерять кого-то из близких мне людей или боязнь совершить новую ошибку?».