— Я не думаю что вы могли убить, Филипп — чувствуя что зашел опасно далеко, прервал Люциус молодого человека; и тот, если бы не ослепление вспышкой радости (ведь ради этих слов он и пришел), мог бы уловить на лице архидьякона тщательно скрываемое, но все ж заметное, волнение, граничащее с тревогой. — Однако «Отверженные», по какой-то причине, считают иначе, — продолжил свою мысль священник и, будто задумавшись по какой именно, прибавил: — Интересно…
Люциус и в самом деле погрузился в размышления, но голову его переполняли совсем другие вопросы.
«Как?.. Неужели они видели меня?» — думал он, и от одной только подобной возможности его передернуло. — «Тогда, что должно означать это послание? — тут же засомневался он. — Или это еще один грязный замысел сектантов?.. вроде того, что так жестоко свел судьбы двух незнакомых людей и должен был заставить одного из них убить другого…».
Архидьякон посмотрел на Филиппа; его слова немного успокоили молодого человека и тот теперь ожидал, что же священник посоветует ему делать дальше.
«Страшно представить, к какому результату привела бы эта игра чужими жизнями, если бы не случайность, позволившая мне в нее вмешаться. А впрочем…» — неожиданная догадка прервала ход мысли Люциуса. — «Случайность ли?»
Такое предположение было поистине пугающим, и Люциус не стал сейчас развивать его.
— Как бы то ни было… — проговорил он в ответ на собственные соображения и, одновременно, продолжая свой разговор с Филиппом, — какая бы здесь ни произошла ошибка — он указал на измятую записку — вы должны благодарить за нее Бога, ибо это — ваш шанс покинуть секту… сохранив жизнь, и не переступая через совесть.
Вимер вздрогнул и бросил на архидьякона вопрошающий взгляд.
— Вы хотите, чтобы я признал себя виновным в деянии, которого не совершал? — четко проговаривая каждое слово, будто желая удостовериться в том, что не ослышался, спросил он; а когда священник с холодным и решительным видом кивнул, робко произнес: — Но как я могу?..
— Если Обклэр действительно погиб… — сурово откликнулся Люциус, глядя прямо в глаза Филиппа, — … мое мнение касательно этого вам уже известно; а никто больше, даже о связи вашего имени с именем Маркоса и не догадывается. Что же до «Отверженных»… — он снова, и на этот раз очень выразительно, указал на записку, — не стоит разубеждать их! в этом.
***
Филипп ушел убежденный. Но и после его ухода вчерашний день продолжал напоминать о себе архидьякону. Однако если последствия гибели Маркоса Обклэра оказались загадочными и тревожными, то последствия королевского ужина вполне соответствовали ожиданиям Люциуса и не таили в себе ничего кроме новостей для него приятных и полезных. Еще до полудня он получил едва ли не больше полутора десятка писем с приглашениями в дома и особняки самых высокопоставленных особ города, а слухи о преподнесенной им королю дарственной, волной прокатившись по Лондону, привели к тому, что никто больше не мог подозревать его в убийстве барона Анкепа.
Кроме того, вскользь брошенное им в давешней беседе с королем, упоминание о сектах также дошло до народного слуха и дало лондонцам повод со свежими силами взяться за обсуждение, казалось бы, бредовой версии господина Хувера о ритуальном убийстве. Натянутость этой версии была всем очевидна, но через два дня произошло нечто, заставившее горожан взглянуть на нее по-новому.
***
25 февраля 1666 года в одном из пригородов Лондона, расположенном вниз по течению Флит, было обнаружено бездыханное тело молодого человека. Влекомое холодными водами, оно оказалось выброшено на берег там, где река делала изгиб и по странному стечению обстоятельств находилась давно пришедшая в упадок старая часовенка.
Почти двое суток пролежал мертвец невдалеке от пригородного кладбища никем не замеченный; и только в воскресение, когда приходским священником в покосившейся от времени часовне еще проводились службы, один из прихожан разглядел на темном, подтаявшем и превратившемся в грязь, снегу, еще более темное пятно, каковым оказалась вымокшая одежда облаченного в нее посиневшего трупа.
Никаких следов насилия на теле не обнаружили и поначалу решили, что это несчастный утопленник, самолично сведший счеты с жизнью. Однако немного позже в карманах одежды погибшего нашлась солидного размера черная жемчужина…
Сей факт поразил очень многих еще и тем, что если барон Анкеп, у которого была найдена такая же жемчужина, мог позволить себе подобную роскошь, то наличие ее у молодого человека, весь туалет которого не стоил и трети стоимости этого перламутрового шарика, представлялось, по меньшей мере, странным.
Как бы то ни было, версия о ритуальном, — или теперь уже ритуальных! — убийствах, к вящей радости Хувера, заиграла новыми красками.
***