В: Почему?

О: Все равно никто бы не поверил. Это первый опыт, который получаешь, когда становишься успешным. Когда об этом знаешь, то можешь уберечься от раздражения, адвокатов, ненужных судебных издержек, язвы желудка и инфаркта. Газета всегда права – уже потому, что каждый день она снова выходит в печать. Так зачем же нужно одиночное опровержение, если его напечатают на последней странице между двумя объявлениями?

В: Правда ли, что многие немецкие издатели отказали вам в публикации книги «На Западном фронте без перемен»?

О: Отказал один – первый, один из лучших. Он сказал мне, что никто больше не хочет читать о войне. Возможно, он был прав – теоретически. Я оказался прав на практике.

В: С вами часто такое случалось?

О: Да. Книгу «На Западном фронте без перемен» отвергло американское издательство «Путнэм». Издательство, которое затем ее купило, отказалось от моей второй успешной книги – «Триумфальная арка»: они посчитали, что никто больше не желает ничего знать о немецких эмигрантах. Издатель «Триумфальной арки» в Америке снова отказал мне на том же основании – на этот раз с книгой «Возлюби ближнего своего»; позже ее выбрали книгой месяца. И так далее. Это примеры мелких иронических событий моей жизни.

В: Означает ли это, что издатели ничего не смыслят в успешных книгах?

О: Нет. Скорее, это означает, что традиционное убеждение, будто успех можно просчитать заранее, является неверным. В противном случае успешных книг было бы гораздо больше. Успех скорее противоречит любой теории о его достижении. Взгляните на выбранные мной темы: бедные солдаты, еще более бедные эмигранты. Мои издатели были совершенно правы, спрашивая, кого это вообще может заинтересовать.

В: Чем же вы тогда объясняете ваш успех?

О: Точно не знаю. Возможно тем, что я в некотором роде несостоявшийся драматург, то есть нечто вроде прибора-самописца – я не излагаю свои мысли опосредованно. Все свои книги я писал, как пишут пьесы – сцену за сценой. Автор как направляющая сила сюжета в них отсутствует. Он не появляется ни в качестве комментатора, ни как всезнающий посредник. Я часто пытался облегчить себе задачу, используя общепринятые сюжетные ходы, описания и рассуждения, но в конечном итоге мне всегда приходилось снова и снова все это вычеркивать. Действие и герои всегда представляли себя сами.

В: Как вам кажется, писать таким образом легче или труднее, чем другими способами?

О: А вы как-нибудь попробуйте. По крайней мере, я, кажется, не умею писать иначе. Во всяком случае, при таком способе вспомогательные средства куда более ограничены. Автор в виде парящего над водой святого духа удаляется, а на его место приходит герой (либо антигерой, либо рассказчик от первого лица). И лишь его ум, его опыт и его реакция играют решающую роль. И прежде всего это означает, что он должен присутствовать в книге постоянно. Следовательно, действие должно быть организовано таким образом, чтобы он постоянно присутствовал в нем. В книге дела обстоят гораздо суровее, чем в пьесе, где он может уйти, а в действие могут вступить второстепенные персонажи. В книге же он все время находится в центре внимания, без него книга заканчивается. Чередование сцен или глав без него невозможно. И дело не только в этом. Книгу начинают рассматривать с одной-единственной точки зрения – с точки зрения героя. Если ему двадцать лет, значит, это книга двадцатилетнего автора, и никак иначе.

В: Все это служит ограничением; а что же автор получает взамен?

О: Образность и, возможно, напряжение, которое даже не зависит от действия. Однако обязательным условием является безошибочное умение писать диалоги, которые приобретают большую важность. Само по себе напряженное действие – это всего лишь очерк, репортаж. Напряжение в изложении – это нечто другое. Критики легко путают его с очерком, особенно если оно хорошо удается автору, поскольку для его создания используются те же средства. Однако напряжение в сюжете выходит за рамки очерка. Оно не только повествует – оно делает выбор, характеризует, изображает и предлагает идеи.

В: Какую идею вы предложили в книге «На Западном фронте без перемен»?

О: Идею, изложенную в предисловии: рассказать о том поколении, которое уничтожила война, даже если им удалось увернуться от осколков ее гранат. Изобразить молодых людей, которые вместо жизни оказались лицом к лицу со смертью и должны были как-то ее себе объяснить. Видите ли, эта книга была в гораздо большей степени послевоенным произведением, чем военным очерком. Я допускаю, что в этом даже крылась часть ее успеха.

В: Какова была идея книги «Искра жизни»?

О: Идея в самом названии: искра жизни, которая не до конца гаснет даже под сапогами варваров.

В: Вы считаете важным наличие идеи в произведении?

О: Только в том случае, если идея является человеческой, а не программной; она не является частью художественного смысла. По этой причине книга «На Западном фронте без перемен» не была в первую очередь пацифистским произведением. Она имела пацифистское значение, однако главной темой в ней были человеческие проблемы. То, что здравомыслящие люди выступали против войны, казалось мне в то время настолько само собой разумеющимся, что писать только лишь об этом я бы никогда не стал.