Иными словами, как продемонстрировала вся дальнейшая трагическая история России, еврейские погромы по какой-то своей непостижимой внутренней логике трансформировались в один сплошной и разрушительный погром, который, круша всё и вся на своём пути, смёл с лица земли не только несчастного Государя, но и самые устои российской державности, попутно разрушая и растлевая великий российский народ. Ибо под именем советского он с каким-то неистребимым остервенением стал унижать, оскорблять и уничтожать свою национальную историю, религию, культурную и интеллектуальную элиту. Не случайно российский писатель Иван Сергеевич Шмелев (1873–1950) назвал бескровный захват и кровавое удержание власти большевиками «великим избиением России», а философ Василий Васильевич Розанов (1856–1919) — «погромом России». Война всех против всех: так можно было бы сформулировать суть происходящего в державе. Пожалуй, история не знает подобного самоедства самое себя, каковое продемонстрировало население империи в годы, пришедшие на смену событиям Великой смуты 1917 г. Как констатировал английский писатель, в прошлом советский разведчик Владимир Богданович Резун (псевдоним Виктор Суворов): «В момент Февральской революции 1917 года каждый седьмой житель нашей планеты обитал в Российской империи, а сейчас — каждый 74-й: одно это свидетельствует о том, что большевики совершили…».
Но энергичный импульс этому разрушительному процессу дала именно бездумная черносотенная государственная политика Николая II. На определенную причинно-следственную связь между личными качествами последнего российского монарха и гибелью империи обращали внимание многие исследователи этой трагедии. В частности, В.И. Гурко в упоминаемой книге «Царь и царица» заметил, что «разобраться в сложных и разнообразных причинах разрушения русской государственности без выяснения основных свойств Николая II и его супруги невозможно». Ксенофобия, несомненно, как раз и относится к разряду тех черт характера этого Государя, которые сыграли столь роковую роль в судьбе всей империи. В итоге, возглавив партию этнической нетерпимости, Николай II привёл своих неистовых приспешников к закономерному и печальному концу: разгрому своей державы, династии, семьи. Как с грустью когда-то заметил об этом монархе видный российский военный теоретик и педагог, генерал от инфантерии Михаил Иванович Драгомиров (1830–1905), «сидеть на престоле годен, но стоять во главе России не способен». Видимо, это обстоятельство стало достоянием не только знати, но и неведомым образом просочилось в широкие слои простого люда страны. Иначе чем объяснить происхождение весьма злой шутки, которая в начале ХХ века пошла гулять по империи: «Почему вдруг понадобилась конституция, ограничивающая монархию? Ведь уже десять лет мы имеем «ограниченного» царя!». Именно эта неспособность главы государства, помноженная на невежество населения империи, и сыграла столь плачевную и незавидную роль в судьбе последней.
Дело, как мы видим, было не в евреях. Просто еврейский вопрос стал безошибочным индикатором, весьма чувствительным барометром реального положения вещей с достоинством, свободой и правами человека в России. Проживавший в ту пору на Украине писатель В.Г. Короленко по этому поводу писал: «Я считаю то, что претерпевают евреи в России и Румынии, позором для своего отечества, и для меня это вопрос не еврейский, а русский». Разделяя это суждение по существу, я бы позволил себе лишь небольшое уточнение: как показал весь дальнейший ход Истории, то сей вопрос оказался далеко не только русским, а, по сути, общечеловеческим.
Анатомию этнической нетерпимости в стране пытались объяснить многие мыслящие россияне. Например, свою версию выдвинул автор знаменательной по названию пьесы «На дне», глубокий знаток психологии его обитателей А.М. Горький. Так, всю вину за погромы он возлагал на «чернь», под которой понимал «нечто внесословное, внекультурное, объединенное тёмным чувством ненависти ко всему, что выше его понимания и что беззащитно». Она, по мнению писателя, и является главным носителем тех зоологических начал, которые нашли своё выражение в юдофобстве. Возможно и такое объяснение.
Свою версию этой неотъемлемой и крайне болезненной темы внутренней политики императорской России выдвинул столкнувшийся с оной на практике в ранге минского губернатора П.Г. Курлов. В частности, в упомянутой книге он писал: «Еврейские погромы являются только известной частью общего вопроса о положении еврейства в России. На практике я только в Минской губернии стал с ним лицом к лицу, как стал близко к другому вопросу — польскому и тесно с ним связанному вопросу — католическому.
Прослужив всю жизнь в центральной России, я имел только общее понятие об этих вопросах, но знакомство мое ограничивалось сообщениями прессы и толками в обществе. Мне не приходилось над ними серьезно задумываться, а, главное, на практике самому принимать участие в их разрешении. В Минске я встретился с действительной жизнью.
С первых же дней вступления в должность Минского губернатора, ко мне обращались сотни лиц по вопросу о праве жительства.
Хотя Минская губерния находилась в так называемой черте оседлости, но общие ограничения в праве жительства затрагивали многих, проживавших в губернии евреев, которые по тем или иным делам должны были выезжать, а тем более проживать вне этой черты. Особенно тяжело было положение родителей, сыновья которых поступали в высшие учебные заведения или иные специальные училища. Зачастую родители имели право проживать в столицах, каковым правом, однако, дети их не пользовались.
Понимая вызываемые таким положением затруднения, я сам не мог прийти просителям на помощь и мне приходилось обращаться с ходатайствами к с. — петербургскому и московскому градоначальникам и местным губернаторам, прося о снисхождении и допустимых по закону льготах.
Мне было непонятно, чем объясняется выделение особой черты оседлости, выехать за пределы которой при помощи различных ухищрений, все-таки удавалось, не говоря уже о том, что по самому закону вне черты еврейской оседлости могли проживать лица еврейского происхождения, из которых многие принадлежали к наиболее опасному элементу.
В тесной связи стояло воспрещение евреям жительства в сельских местностях даже в упомянутой черте оседлости . Практика и тут нашла обход. В Минской и подобных ей губерниях возникли так называемые местечки, количество которых было очень значительно. Так как в них еврейское население было крайне скучено и евреи права приобретения земли не имели, то оно для поддержки своего существования захватывало в свои руки торговлю и промыслы, что вызывало раздражение нееврейской части населения, мало способного по своему характеру к экономической борьбе с евреями.
Одновременно указанные условия проживания евреев в черте оседлости и в упомянутых выше местечках вызывали уже среди них озлобление к правительству . Если к этому прибавить другие ограничения, в том числе затруднения при поступлении еврейской молодежи в учебные заведения, не только высшие, но даже и средние, то естественно, что она легко примыкала к антиправительственным партиям, чем и объясняется развитие в этих местностях еврейской революционной партии «бунд», сыгравшей значительную роль как в волнениях 1905 года, так равно и в самой Российской революции. Более состоятельная и благоразумная часть еврейства не принимала участия в этом движении, но была не в силах удержать свою молодежь и искоренить в себе чувство раздражения против ограничительных мероприятий правительства.
Кроме недовольства, вызываемого среди евреев, мероприятия правительства имели и иную дурную сторону, развращая администрацию, в руках которой были сосредоточены еврейские дела, и поддерживая среди местного населения вражду против евреев. В этой последней кроется, по моему мнению, одна из главных причин еврейских погромов, в которых этим и ограничивается «участие» правительства… Ознакомившись на практике с положением еврейского вопроса, я пришел к убеждению, что политика правительства в этом отношении нецелесообразна и влечет за собой только отрицательные результаты, о чем сделал официальное представление бывшему в то время товарищем министра внутренних дел, заведовавшему полицией генералу Д. Ф. Трепову, настаивая на необходимости равноправия для евреев».
Истины ради всё же, однако, следует заметить, что погромы прокатились по империи при полном попустительстве Николая II, который, по суждению большинства работавших в то время иностранных дипломатов, был наиболее образованным, воспитанным, тактичным и обаятельным монархом из всех, которых ранее знавала империя. В чём же причина такого, на первый взгляд, парадокса? На мой взгляд, в России блестящее образование, воспитание и личное обаяние самым непостижимым образом уживались да и ныне уживаются с этнической установкой, которая именно в «националистическом» облачении и нашла свою, хотя и закамуфлированную, но самую устойчивую, укоренённую и естественную форму выражения. Причём этническая установка находила своих очередных жертв в самом широком диапазоне своего проявления: от евреев до японцев. Так, по воспоминаниям С.Ю. Витте, накануне русско-японской войны 1904–1905 гг. во многих резолюциях Николая II в отношении японцев мелькала унизительная фраза «эти макаки». Затем с легкой руки монарха это выражение перекочевало в среду правящего класса России, а затем и в патриотическую прессу, которая в империи, как известно, всегда содержалась за казенный счёт. В этом отношении воспоминания Витте перекликаются с воспоминаниями В.Н. Коковцева, который также на страницах своей книги упоминал случаи подобного надменного, высокомерного и презрительного отношения к японцам в самом начале этой позорной для русского оружия войны: «Все смотрели на это как на эпизод, никто не придавал ему никакого значения и презрительные слова ""макаки» по отношению к японцам, приправленные полнейшею уверенностью в быстром окончании ""авантюры», не сходили с уст». Таким образом, в российском общественном мнении в отношении японцев получили широкое распространение откровенно расистские мотивы и реплики, которые вместе с тем мгновенно исчезли после поражения России в этой неудачной войне. Соответственно, слово «макаки» исчезло и из лексикона главы государства.
Как заметил в связи с исходом русско-японской войны в то время офицер российской императорской армии, а впоследствии маршал и президент Финляндии Карл Густав Маннергейм, «война — дело не только армии, это удел всей нации. Если посмотреть именно с этой точки зрения, то японцы продемонстрировали всему миру блестящую картину единомыслия и жертвенности». Заметим: упомянутые доблестные качества были продемонстрированы вооруженными силами маленькой островной нации на поле брани против армии, представлявшей бесчисленное население могущественной империи. В этом поединке царская Россия потерпела позорное поражение. И не потому ли униженная этим поражением партия власти пыталась взять психологический реванш в процессе погромов своих малочисленных и невооруженных, униженных и затюканных подданных в лице различных национальных меньшинств, или, как их тогда ещё именовали, «инородцев»?
Таким образом, небольшая, но победоносная война со стороны маленькой Страны восходящего солнца стала одной из причин заката великодержавного светила могучей империи. Но ведь война или революция не должны оставаться последним аргументом в защите попранного национального достоинства тех или иных этносов и народов. В умении не доводить до войны либо до угрозы войны, до погромов или угрозы погромов, до оскорбления или унижения других этносов и народов как мнимого средства обеспечения национальных интересов как раз и заключается подлинное государственное мышление, которого так катастрофически не хватало Николаю II и его присным.
Были ли люди, которые, отдавая себе отчёт в сути происходящего, пытались остановить развал и гибель державы? Несомненно! В числе оных С.Ю. Витте и П.А. Столыпин. Витте обладал государственным мышлением, предвидел ход событий на десятки лет вперед, но так же, как и Столыпин, нелюбимый последним русским царем, ничего не мог поделать с бездарной и опасной политикой последнего. Неприязнь главного правителя, ревность и зависть дворцовой челяди, абсолютное непонимание со стороны населения страны — таков был печальный удел любого реформатора в империи, в том числе и на советской стадии её существования. Практически все носители государственного мышления на этой территории испытали на себе роковое пророчество русского драматурга, поэта и дипломата Александра Сергеевича Грибоедова (1790–1828), нашедшее отражение в названии его бессмертной комедии «Горе от ума».
Яркой иллюстрацией последнего является отсутствие какой-либо реакции Николая II на ставший ныне широко известным меморандум, с которым 26 февраля 1914 г. на его имя обратился бывший министр внутренних дел в правительстве С.Ю. Витте, член Государственного совета Петр Николаевич Дурново (1845–1915). В этом удивительном по силе геополитического и внутриполитического предвидения документе автор за полгода до начала Первой мировой войны предсказал монарху все катастрофические последствия, которые ожидают Россию в случае её вооружённого конфликта с Германией.
В частности, автор меморандума отмечал: «С этой точки зрения борьба между Германией и Россией, независимо от ее исхода, глубоко нежелательна для обеих сторон, как, несомненно, сводящаяся к ослаблению мирового консервативного начала, единственным надежным оплотом которого являются названные две великие державы. Более того, нельзя не предвидеть, что, при исключительных условиях надвигающейся общеевропейской войны, таковая, опять-таки независимо от ее исхода, представит смертельную опасность и для России, и для Германии. По глубокому убеждению, основанному на тщательном многолетнем изучении всех современных противогосударственных течений, в побежденной стране неминуемо разразится социальная революция, которая, силою вещей, перекинется и в страну-победительницу.
Слишком уж многочисленны те каналы, которыми, за много лет мирного сожительства, незримо соединены обе страны, чтобы коренные социальные потрясения, разыгравшиеся в одной из них, не отразились бы и в другой. Что эти потрясения будут носить именно социальный, а не политический характер, — в этом не может быть никаких сомнений, и это не только в отношении России, но и в отношении Германии. Особенно благоприятную почву для социальных потрясений представляет, конечно, Россия, где народные массы, несомненно, исповедуют принципы бессознательного социализма… Русский простолюдин, крестьянин и рабочий одинаково не ищет политических прав, ему и ненужных, и непонятных.