Крестьянин мечтает о даровом наделении его чужою землею, рабочий — о передаче ему всего капитала и прибылей фабриканта, и дальше этого их вожделения не идут…

Но в случае неудачи, возможность которой, при борьбе с таким противником, как Германия, нельзя не предвидеть, — социальная революция, в самых крайних ее проявлениях, у нас неизбежна.

Как уже было указано, начнется с того, что все неудачи будут приписаны правительству. В законодательных учреждениях начнется яростная кампания против него, как результат которой в стране начнутся революционные выступления. Эти последние сразу же выдвинут социалистические лозунги, единственные, которые могут поднять и сгруппировать широкие слои населения, сначала черный передел, а засим и общий раздел всех ценностей и имуществ. Побежденная армия, лишившаяся к тому же за время войны наиболее надежного кадрового своего состава, охваченная в большей части стихийно общим крестьянским стремлением к земле, окажется слишком деморализованною, чтобы послужить оплотом законности и порядка. Законодательные учреждения и лишенные действительного авторитета в глазах народа оппозиционно-интеллигентные партии будут не в силах сдержать расходившиеся народные волны, ими же поднятые, и Россия будет ввергнута в беспросветную анархию, исход которой не поддается даже предвидению…».

Чрезвычайно высоко автора этого замечательного исторического документа в своём очерке «Предсказание П.Н. Дурново» оценил знаменитый русский прозаик, публицист и весьма самобытный историософ, который, к слову сказать, тринадцать раз был номинирован на Нобелевскую премию по литературе Марк Александрович Алданов (1886–1957): «Однако самое замечательное из всех известных мне предсказаний было сделано человеком не знаменитым и теперь забытым, да и никогда не пользовавшимся ни славой, ни даже добрым именем. Я имею в виду записку, поданную в феврале 1914 года Николаю II отставным русским сановником Петром Николаевичем Дурново. Этот замечательный документ мало известен и в России. В Америке и в Западной Европе он, я думаю, не известен почти никому (…) Однако по блеску прогноза я не знаю в литературе ни одного документа, который мог бы сравниться с этим. Вся записка Дурново состоит из предсказаний, и все эти предсказания сбылись с изумительной точностью. Исходили же они от человека, который никогда внешней политикой не занимался: простого полицейского чиновника, посвятившего почти всю свою жизнь полицейскому делу. Он предвидел то, чего не предвидели величайшие умы и знаменитейшие государственные деятели!».

Симптоматично, что в своё время автора этой докладной записки, которая могла спасти Россию, император Александр III уволил с поста директора департамента полиции с убийственной резолюцией: «Убрать эту свинью в 24 часа». Вполне возможно, что неумение ценить таланты и антипатия к умным людям передалась Николаю II по наследству, а от него уже и всем последующим высшим иерархам советской империи.

Действительно, по поводу реакции царя на этот меморандум возникает множество вопросов. Очевидно, что война против Германии в союзе с Англией грозила России неисчислимыми бедами, каковые, в конце концов, и обрушились на её голову, а заодно и всего остального мира. Почему же император не отреагировал на этот и подобные ему сигналы? Трудно предположить, чтобы антипатия к автору оной записки могла затмить в глазах самодержца всея Руси национальные интересы и национальную безопасность огромной державы. В равной степени трудно предположить, что он начисто исключал развитие событий в русле описанного сценария. Так почему же Николай II всё же избрал наихудший из всех возможных вариант поведения, почему, не думая, окунулся с головой в омут мировой войны и… грядущей за ней русской смуты, погубившей в итоге российский народ, великую державу, многовековую династию и его семью? Учитывая весь последующий ход событий в истории этой великой, но несчастной страны, видимо, в данном случае следует предположить действие неких глубинных закономерностей национального бытия, жизнеустройства и мировидения, постижение которых стало непосильной задачей даже для её высокообразованного правящего класса. Бессилие последнего дать какое-либо внятное пояснение внутренней политики империи на основе осмысления национальных интересов народа и державы наиболее образно сформулировал известный российский государственный деятель, генерал-фельдмаршал Христофор Антонович Миних (1683–1767): «Русское государство имеет то преимущество перед всеми остальными, что оно управляется самим Богом. Иначе невозможно объяснить, как оно существует». Конечно же, совсем не по-христиански возлагать ответственность за все несуразности своего государственного бытия на Бога. Но подобный прием как раз укладывается в прокрустово ложе той самой злополучной традиции, которой была насквозь пропитана вся история этой державы.

Как это не покажется странным, но в равной степени как устойчивость, так и уязвимость существования империи коренились в одном и том же стереотипе исторического поведения, который при монархической форме правления находил своё внешнее выражение в деятельности главы державы. Когда глава государства не обладает государственным мышлением и тем самым мучительно переживает свою неспособность стать лидером нации, то наиболее доступным способом поднять свою популярность (престиж, рейтинг) ему представляется оказия угодить наиболее низменным, но неизменно сильным страстям населения своей страны. В Российской империи эти черты национального характера всегда прорывались наружу в виде агрессивной политики: внутренняя при этом, как правило, заканчивалась погромами, а внешняя — войнами. Погромы и война, по сути, стали основными формами самоутверждения и самовыражения населения огромной страны. Потворство этим пристрастиям — весьма прискорбное качество большинства глав этой великой державы. Любопытно, что, оценивая подобное поведение отца последнего монарха, Александра III, королева Великобритании Виктория (1819–1901) характеризовала его как «варвара, азиата и тирана».

Именно склонность Николая II к тому роду настроений, о которых упоминал В.Н. Коковцев, и объединила часть его ближайшего окружения и народа в единую партию власти, которая впоследствии и привела к историческому банкротству всю страну со всеми её достижениями, судьбами и героями своего времени. Всё произошедшее лишь подтвердило, что пристрастия сии и их носители — это часть неискоренимой традиции империи, разрушительное действие которой можно уподобить разве что силе законов природы. Поэтому империя на всех фазах своего существования (царской и советской) при первом удобном случае неизменно подвергалась распаду, ибо по большому счету, никому не хочется жить в державе со столь устойчивыми традициями унижения достоинства, посягательства на свободу и пренебрежение правами человека. Так, авторы уже цитированной выше статьи «Вперед нельзя назад!» отмечают, что именно «страусиная позиция российской политической «элиты», ее нежелание и неумение видеть не только самих себя, но и интересы людей в нашей стране только в ХХ веке обернулись двумя цивилизационными катастрофами — 1917 и 1991 гг.».

Вообще на территории империи за всю её историю, за редчайшим исключением в лице Александра II, безраздельно господствовали два фактора: невежественный абсолютизм главы державы и абсолютное невежество её населения. Подобное сочетание представляло собой неимоверно опасную гремучую смесь для судеб страны. В этом отношении наша история — впечатляющий урок всему человечеству. Именно по отношению к душе, уму, достоинству в государстве можно безошибочно определить, имеем ли мы дело с суверенным, цивилизованным народом или населением, обречённым прозябать на просторах соответствующей территории. Населением, готовым в любой момент на бунт, жестокий и беспощадный, первыми жертвами которого, как повелось, становятся ни в чём не повинные инородцы и иноверцы, потом — не успевшие эмигрировать более состоятельные сограждане, а затем уже — кто попадался под горячую руку рассвирепевшей толпы. Подобная традиция в любой державе — верный признак её будущего распада. Наиболее очевидным образом все изъяны и последствия этой роковой для Российской империи традиции явили себя во время Гражданской войны. И тон в этом эксцессе человеческой природы, как уже отмечалось ранее, задавало подавляющее большинство исконного, коренного, крестьянского населения разрушенной империи.

При этом должен отметить, что при всей критической оценке деятельности последнего российского монарха в качестве главы государства, автор данной работы неуклонно придерживается позиции, что организованное во время Первой мировой войны начальником штаба Верховного главнокомандующего русской армии, генерал-адъютантом Михаилом Васильевичем Алексеевым (1857–1918) среди подчинённых ему командующих фронтов принуждение к отречению от престола царя Николая II, последовавшего 2 марта 1917 г., следует квалифицировать в качестве военно-государственного переворота, а также государственной измены в силу несомненного нарушения Воинской присяги участвующими в оном перевороте русскими генералами. Исследованию этого самого трагического, разрушительного и переломного эпизода в истории Российской империи, кардинально изменившего весь естественный ход российской истории, была посвящена фундаментальная работа Виктора Сергеевича Кобылина (1908–1986) «Анатомия измены. Император Николай II и Генерал-адъютант Алексеев: истоки антимонархического заговора». Разумеется, картина произошедшей трагедии нашла своё отражение во многих известных на сей час источниках, но, помимо упомянутой, наиболее подробно в книгах двух наиболее компетентных на то время в Российской империи государственных деятелей: начальника императорской дворцовой охраны, генерал-майора Александра Ивановича Спиридовича (1873–1952) «Великая Война и Февральская Революция 1914–1917 гг.» и последнего начальника Петроградского охранного отделения, генерал-майора Константина Ивановича Глобачева (1870–1941) «Правда о русской революции».

В указанной книге В.С. Кобылина подробнейшим образом, на основе огромного исторического материала всесторонне исследуется событие, которое, по сути, стало катастрофой цивилизационного масштаба в судьбе всех поданных Российской империи. События, которое в итоге привело к кардинальному нарушению естественно-исторического хода развития многомиллионного народа империи, к разрушению исторически сложившейся русской государственности, к краху российской цивилизации, к уничтожению великой русской культуры и к безумной, ужасной русской смуте, которую склонные к символической периодизации произошедшего политики и историки впоследствии нарекли Февральской и Октябрьской революциями 1917 г.

Помимо всего прочего, В.С. Кобылин с нескрываемой душевной болью и большой печалью обращал внимание на те личные психологические качества Николая II, которыми без зазрения совести воспользовались недобросовестные представители правящего класса (знати, элиты) царской России, объединённые противоправным замыслом о понуждении монарха к отречению от престола. В частности, он отмечал, что «Государь обладал большим личным обаянием. Будучи тщательно воспитанным, он производил чарующее впечатление на своих собеседников, часто недоброжелательно к нему относившихся. Но была у Государя еще одна черта, которая сыграла решающую роль в конце его царствования — Государь не обладал властным авторитетом личности, в нем не было той внутренней мощи, которая заставляет людей безпрекословно повиноваться, иначе говоря, Государь не обладал даром повелевать. Это совсем не значит, что Государь был слабоволен, как это часто утверждают, отнюдь нет, он умел настоять на исполнении своих решений, которые оспаривались его министрами. Чтобы выразиться яснее, скажу, что Государя не боялись. А власть, в особенности Верховная, должна внушать это чувство. Надо правильно понять этот термин. Мы говорим часто, что «он Бога не боится». Вот этот страх Божий можно сравнить с тем чувством, которое подданные должны испытывать к своему Государю. Император Николай II этого чувства своим подданным не внушал».

Забегая вперёд отмечу, что, а вот Сталин это чувство своим «подданным» внушал повсеместно, беспредельно и беспрекословно, поскольку самым безжалостным, бесцеремонным и жестоким образом истреблял представителей как раз всех тех иерархических слоев большевистской империи, которые по своему влиянию составляли некий аналог тех социальных сословий, что в Российской империи бездумно, бессовестно и безответственно интриговали против своего монарха. При этом нельзя исключать того, что Сталин по многочисленным мемуарам представителей белой эмиграции самым внимательным образом изучил историю военно-государственного переворота в России, в итоге вынудившего царя отречься от престола, и сделал соответствующие для себя выводы с целью самосохранения на Олимпе власти уже в качестве пожизненного «Красного монарха».

В принципе, мысленно проводя сравнительную характеристику деяний этих двух исторических фигур по отношению к своим подданным надо признать, что последний глава императорской России на фоне главы большевистской лагерной империи выглядел глубоко интеллигентным, исключительно благовоспитанным, широко образованным и демократически настроенным государственным деятелем. Здесь к месту привести характеристику царя Николая II, которую оставил в увидавшей свет в 1938 г. книге «Император Николай II и революция» русский писатель и историк Иван Павлович Якобий (1879–1964): «Исторія царствованія Императора Николая II привлечетъ вниманіе не одного будущаго историка. Когда страсти, возбужденныя стихійной катастрофой, поразившей Россію, уступятъ м?сто тому чувству безпристрастнаго вниманія, для котораго необходима н?которая отдаленность изучаемыхъ событій, — тогда только потомство отдастъ справедливость эпох? которая была великимъ царствованіемъ, и Царю, который былъ великимъ Монархомъ…». Полагаю, что такое время уже пришло и многочисленные представители «потомства» той эпохи абсолютно чистосердечно разделяют это справедливое суждение, отдающее дань должного признания деятельности Николая II в качестве достойного главы государства.

А царская же Россия на историческом фоне рабоче-крестьянской — в виде СССР сейчас, уже спустя более века, с высоты исторического полёта выглядит в качестве вполне себе правового государства. Вот какую, например, оценку устоявшемуся после реформы правосудию в императорской России давал известный русский публицист, неоднократно номинированный на Нобелевскую премию по литературе, М.А. Алданов: «Конечно, дореволюционный русский суд (за исключением сравнительно редких случаев) был судом превосходным — по серьезности тона, по деловитости, по внимательному отношению к подсудимым, по совершенному беспристрастию председателя. Суд никогда не превращался в балаган, с грубейшей бранью между сторонами».

Обосновывая в 1880 г. необходимость создания специальной секретной службы по обеспечению государственной безопасности — Департамента государственной полиции — в царской России в качестве правопреемника знаменитого III Отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии министр внутренних дел М.Т. Лорис-Меликов писал, что «делопроизводство в оном может быть вверено только таким лицам, которые, обладая необходимыми для службы в высшем правительственном учреждении познаниями и способностями, вполне заслуживают доверия по своим нравственным качествам, выдержанности характера и политической благонадёжности». Заметим при этом, что «нравственные качества» были указаны в качестве приоритетных в перечне необходимых для работы в учреждении, призванном обеспечивать государственную безопасность Российской империи.

О приоритетном соблюдении законности в процессе полицейского дознания свидетельствуют, кстати, и многочисленные мемуары высокопоставленных полицейских и жандармских чинов императорской России, например, Александра Павловича Мартынова (1875–1951) «Моя служба в Отдельном корпусе жандармов», Павла Павловича Заварзина (1868–1932) «Работа тайной полиции» и «Жандармы и революционеры: Воспоминания», Александра Васильевича Герасимова (1861–1944) «На лезвии с террористами», Алексея Тихоновича Васильева (1869–1930) «Охрана. Русская секретная полиция», Константина Ивановича Глобачёва (1870–1941) «Правда о русской революции», Владимира Фёдоровича Джунковского (1865–1938) «Воспоминания 1865–1904 г.», из которых со всей очевидностью явствует отсутствие какого-либо применения пыток и физических истязаний в деятельности политической полиции царской державы в отличие от соответствующих органов большевистской империи. О последнем свидетельствуют, например, мемуары известного советского разведчика, нелегального резидента НКВД СССР во Франции, Австрии, Италии, а затем и в республиканской Испании Александра Михайловича Орлова (1895–1973) «Тайная история сталинских преступлений», а также высокопоставленного сотрудника советской разведки в составе органов ОГПУ-НКВД-НКГБ-МВД СССР П.А. Судоплатова «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы», а также, по сути, вся лагерная проза, авторы которой прошли всеми кругами ада застенков лагерной державы и выжили, чтобы поведать миру о пережитых страданиях в назидание потомкам.

В контексте этой темы представляет интерес оценка деятельности одного из министров внутренних дел императорской России, которую дал М.А. Алданов: «Все же отдадим ему должное: на фоне нынешних полицейских методов, на фоне того, что делают всевозможные Гиммлеры из всевозможных Гестапо и ГПУ, он и в этом отношении выделяется чрезвычайно выгодно. В денежный подкуп он верил, но ему и в голову не могло бы прийти, что можно вынуждать у человека показанья пыткой и мученьями. Ни единого подобного факта за ним не значится, в этом его никто никогда и не обвинял». Да, всё познается в сравнении…

Таким образом, в конечном итоге, по факту, русский народ предпочёл исторически обусловленной, юридически и религиозно обоснованной власти императора в лице исключительно образованного, прекрасно воспитанного, несомненно совестливого и глубоко верующего Николая II вероломное, неправомерное, исторически противоестественное господство партии большевиков в лице диктатора, параноика, палача, недоучившегося семинариста-безбожника и, что самое трагическое, абсолютно не ведавшего что такое совесть Сталина, многочисленные чудовищные злодеяния которого дали его современнику М.А. Алданову основание абсолютно справедливо заявить: «Сталин залит кровью так густо, как никто другой из ныне живущих людей…». Увы, таков трагический парадокс истории.

В связи с логикой изложения к месту привести диалог, который состоялся в 30-х годах ХХ столетия между одним из самых именитых российских социал-демократов, публицистов, историков, социологов и философов П.Б. Струве и другим, не менее известным политическим деятелем, депутатом II–IV Государственной думы Российской империи, редактором газеты «Киевлянин» Василием Витальевичем Шульгиным (1878–1976). В частности, Струве заявил, что у него была единственная причина для критики Николая II — что тот был излишне мягок с революционерами, которых, по словам Струве, нужно было «безжалостно уничтожать». Шульгин в ответ, в шутку спросил, уж не считает ли Струве, что и он сам должен был быть уничтожен. Струве, чрезвычайно разволновавшись, воскликнул: «Да! И, встав со своего места, зашагал по зале, тряся седой бородой. — Да, и меня первого! Именно так! Как только какой-нибудь революционер поднимал голову свою — бац! — прикладом по черепу!». Ну, вот Сталин во главе большевистской империи как раз так и поступал, сначала, по отношению к своим политическим оппонентам, а затем, и ко всему народу: как только кто-то поднимал голову, то «бац! — прикладом по черепу», а потому убедил, стреножил и, в конце концов, заставил любить и боготворить себя советский народ.