В какой-то мере ответом П.Б. Струве и всем тем, кто сначала всеми силами раскачивал лодку государственного строя Российской империи, а впоследствии сам пал жертвой ужасных последствий своих же политических происков, интриг, сплетен, инсинуаций и государственной измены, стало следующее рассуждение из упомянутой книги И.П. Якобия: «Клеветники изъ л?ваго лагеря обычно обвиняли Императора Николая II въ жестокости; «Николай кровавый» — вотъ ходкое прозвище, которое господа эсъ-эры и кадеты давали Государю, когда они подготавливали судъ и расправу надъ Нимъ и старались, впосл?дствіи, отвлечь отъ себя справедливое народное негодованіе. Но, когда февральская революціонная заря см?нилась суровой большевицкой д?йствительностью, когда людямъ, совершившимъ, способствовавшимъ или допустившимъ великую изм?ну Царю, пришлось расплачиваться за нее собственною шкурою, — тогда обвиненія въ жестокости внезапно см?нились обвиненіями Государя въ чрезм?рной мягкости, въ безволіи. — «Ахъ, почему Онъ отрекся! почему не повел?лъ перев?шать бунтовщиковъ! Если бы на м?ст? Николая II былъ въ это время такой Государь, какъ Николай I, никогда у насъ не произошло бы революціи». Такъ ропщутъ, такъ жалуются, такъ стонутъ бывшіе генералы, пом?щики, профессора, земцы, адвокаты, либералы, депутаты, сановники, обобранные большевиками и прозябающіе въ эмиграціи». Но далеко не всем бывшим рьяным критикам государственного строя императорской России в лице Николая II удалось благополучно добраться до эмиграции. О трагической участи одного из оных поведал в своих мемуарах В.Н. Коковцев вспоминая как неустанно и яростно обличал царское правительство один из депутатов Государственной думы III созыва Российской империи. В частности, автор воспоминаний, на то время министр финансов в правительстве П.А. Столыпина, писал: «Носителем кадетского вероучения во все шесть лет был мой бессмысленный оппонент Андрей Иванович Шингарев, в таких ужасных условиях погибший вместе с Кокошкиным от руки советских агентов-матросов, ворвавшихся к нему, больному, в Мариинскую больницу, куда он был переведен из Петропавловской крепости. Об ужасном конце его жизни я узнал в самом начале 1918 года в бытность мою в Кисловодске и невольно перенесся тогда мыслью ко всем его пламенным речам в пользу охранения народа от гнета и злоупотреблений власти, как и о том, как часто он отравлял мне мое существование обычными его приемами бороться cо своим противником своеобразными аргументами, далекими от существа предмета и рассчитанными на сочувствие толпы…». Да, действительно, бывший яркий защитник обделённого властью народа без всякого сочувствия к его состоянию тяжело больного человека был буквально растерзан представителями той самой дорвавшейся до власти толпы, на сочувствие которой он так уповал во время своих пламенных обличительных речей в царской Государственной думе. Этот, как и многие другие подобные примеры свидетельствуют лишь о том, как долго можно искренне мнить себя подлинным представителем народа, понимание подлинного нутра которого начинает приходить только в последний миг жизни, которую вмиг можно потерять от его натруженных, мозолистых рук.
Действительно, в результате относительно мягкой либеральной внутренней политики в мирное время со стороны императора Николая II антиправительственные настроения в той части правящего класса (знати, элиты) царской России, которая формировала общественное мнение в стране, достигли такого размаха, что проникли даже в среду высшего военного командования империи, о чём и свидетельствует осуществленный во время Первой мировой войны военно-государственный переворот, завершившийся отречением царя от престола. Очень лаконичное описание произошедшей военно-государственной измены, имевшей вместе с тем самые что ни на есть трагические, роковые последствия для судьбы всех подданных империи оставил в своей книге И.П. Якобий: «…въ самой Ставк? окружающіе Государя генералы уб?ждаютъ Его уступить революціи. Что же д?лаетъ Государь? Онъ посылаетъ въ Петроградъ отрядъ войскъ для водворенія порядка и Самъ?детъ туда. Но предательство ждетъ Его по дорог?; Онъ попадаетъ въ Псковскую ловушку, вс? главнокомандующіе фронтами Ему изм?няютъ, у Него не остается ни генераловъ, ни Правительства, ни солдатъ». Учитывая вышеизложенное, с полной ответственностью можно утверждать, что осуществление военно-государственного переворота во время Великой войны по отношению к законному главе государства, помазаннику Божьему, который при этом весьма достойно осуществлял миссию Верховного главнокомандующего воюющей армии является преступлением цивилизационного масштаба, которое в мгновение ока обрушило всю российскую государственность в историческую бездну и тем самым породило великую русскую смуту.
На мой взгляд, весь период исторического времени после упомянутого военно-государственного переворота, включая Гражданскую войну, и вплоть до окончательной победы в ней крестьянской Красной армии под руководством партии большевиков следует именовать русской смутой, но, отнюдь, не революциями и порождёнными ими преобразовательными процессами. Поэтому совершенно неслучайно один из самых видных руководителей Белого движения, генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин (1872–1947) именовал свою фундаментальную книгу о той трагической эпохе «Очерки русской смуты». В этом отношении также представляет интерес позиция и другого современника тех трагических событий, русского публициста и политического мыслителя Ивана Лукьяновича Солоневича (1891–1953), который самим названием и содержанием своей известной публикации «Великая фальшивка февраля» подверг глубокому сомнению устоявшуюся в отечественной историографии трактовку указанного военно-государственного (или по употреблённой им терминологии «военно-дворцового») переворота в Российской империи политически благопристойным наименованием «Февральская революция».
Итак, оный военно-государственный переворот в мгновенье ока превратил могучую императорскую православную Россию, надо признать, с высокообразованным правящим классом, с несомненными достижениями в области культуры, литературы и искусства, находящейся на подъёме своего экономического, промышленного развития в разлагаемое, распадающееся и раздираемое на части русской смутой примитивное, деградированное сельское, деревенское квазигосударственное образование, возглавляемое партией большевиков, для которых единственно доступным методом управления в крестьянской стране оказалась совокупность внесудебных карательных мер и абсолютно неправомерных репрессий, диапазон которых простирался от точечного Красного террора (постановление СНК РСФСР от 5.09.1918 «О красном терроре»), направленного против представителей упразднённого правящего класса (знати, элиты) империи, до всеохватывающего, повсеместного, массового, практически, всенародного террора в виде системы концентрационных лагерей (Архипелаг ГУЛАГ), которые объяли страну в жёсткий корсет всеобщего страха, доносительства и раболепия. Так, в частности, давая определение Красному террору, один из его идеологов и неуёмных воплотителей в жизнь, первый глава Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совете народных комиссаров РСФСР (ВЧК при СНК РСФСР) Феликс Эдмундович Дзержинский (1877–1926) заявил, что «это устрашение, аресты и уничтожение врагов революции по принципу их классовой принадлежности или роли их в прошлые дореволюционные периоды».
На факт удивительно скоропалительного процесса распада «сельского, — по терминологии К.Д. Кавелина, — деревенского государства» и особенности специфической социальной психологии большинства его крестьянского населения обратил внимание В.В. Розанов: «Русь слиняла в два дня. Самое большее — в три… Поразительно, что она разом рассыпалась вся, до подробностей, до частностей. И собственно, подобного потрясения никогда не бывало, не исключая «Великого переселения народов». Там была — эпоха, «два или три века». Здесь — три дня, кажется, даже два. Не осталось Царства, не осталось Церкви, не осталось войска, и не осталось рабочего класса. Что же осталось-то? Странным образом — буквально ничего. Остался подлый народ, из коих вот один, старик лет 60 «и такой серьезный», Новгородской губернии, выразился: «Из бывшего царя надо бы кожу по одному ремню тянуть». Т. е. не сразу сорвать кожу, как индейцы скальп, но надо по-русски вырезывать из его кожи ленточка за ленточкой. И что ему царь сделал, этому «серьезному мужичку».
Именно эта масса «серьезных мужичков», желающих «кожу по одному ремню тянуть» из себе подобных и породила большевизм в качестве образа мысли и стереотипа поведения, типа жизнеустройства и мировосприятия, и, в конечном счёте, формы государственно-организованного исторического бытия подавляющего большинства населения бывшей Российской империи.
Яркий пример жестокости, которая коренилась в душах крестьянского населения императорской России, привёл в указанной книге П.Г. Курлов, когда описывал крестьянские погромы помещичьих усадеб в Курской губернии времён 1905 г. Так, в частности, выехав в ранге вице-губернатора Курской губернии на место одного из указанных погромов, он обнаружил следующие последствия оного: «По пути нам пришлось проходить через догоравшее имение Волкова. В нем был прекрасный конский завод и значительное количество племенного скота. Мы наткнулись на трупы лошадей и коров с перерезанными сухожилиями на ногах и выпущенными внутренностями. Бессмысленная жестокость, в которой уже зарождались инстинкты современного большевизма!». Переход от бессмысленной жестокости по отношению к животным к осмысленной жестокости по отношению к людям не замедлил себя ждать во времена русской смуты. На подобное обстоятельство обратил особое внимание А.И. Солженицын, иллюстрируя жестокие нравы своего народа, явившие себя во всей красе в период Гражданской войны: «Ещё страшней нам кажется мода воюющих сторон, а потом победителей — на потопление барж, всякий раз с несосчитанными, непереписанными, даже и неперекликнутыми сотнями людей, особенно офицеров и других заложников — в Финском заливе, в Белом, Каспийском и Чёрном морях, ещё и в Байкале. Это не входит в нашу узкосудебную историю, но это — история нравов, откуда — всё дальнейшее…». На эту же тему рассуждал и писатель Эдвард Станиславович Радзинский. В частности, в одном из своих публичных выступлений он заметил: «Напомнить, как делали перчатки из человеческой кожи, что выделывали в подвалах ЧК и в подвалах белогвардейской контрразведки, что делали друг с другом люди, которые принадлежали к одному народу». Приведённое свидетельствует о той безграничной вековой ненависти, которая до поры до времени таилась в душах российского крестьянства по отношению к привилегированным сословиям императорской России, и которую большевики не только выпустили, как джинна из бутылки, но которую при этом возвели в ранг основы своей внутренней политики при построении большевистской державы.
Подводя итог изложению этого узлового момента произошедшей исторической трагедии, необходимо признать, что с государствоведческой точки зрения автор настоящей работы разделяет вывод, к которому пришёл в упомянутой книге П. Г. Курлов: «Думаю, что после русской революции и власти большевистского «правительства» даже в умах нашей беспочвенной интеллигенции, составлявшей оппозицию Царскому правительству, не осталось сомнения в том, что единственною, соответствующею характеру русского народа, формою правления может быть только абсолютная монархия». Такую же позицию в указанной книге высказал и Д.П. Кончаловский, подчеркнув, что «царизм как форма социально-политического строя и общего уклада жизни… единственно соответствовал всех совокупностей существования русского народа, внутренних и внешних». Сходную точку зрения на сей предмет высказал русский военный историк Антон Антонович Керсновский (1907–1944), который утверждал, что «существуй в России конституция с 1881 года, страна не смогла бы пережить смуты 1905 года, и крушение бы произошло на 12 лет раньше. Александру III, отвергнувшему по совету Победоносцева меликовский проект, Россия обязана четвертью столетия блестящей великодержавности». К подобному же выводу в итоге длительных размышлений пришёл и я в своей статье «Выбор формы правления — выбор исторической судьбы» (газета «2000» от 14.12.2007 г.). Да, надо признать, что православная абсолютная монархия (царизм) являлась наиболее адекватной, глубоко органичной, естественной формой государственно-организованного исторического бытия народа Российской империи.
Представляется, что история полностью подтвердила этот глубоко выстраданный, основанный на всесторонней оценке всех трагических последствий упомянутого военно-государственного переворота вывод, к которому постфактум пришли очень многие современники этого самого рокового периода исторической жизни народа Российской империи. Правда, нельзя при этом упускать из виду известное заключение французского мыслителя Дени Дидро, которое он сформулировал относительно особенностей формы правления в России, где он гостил по приглашению императрицы Екатерины II (1729–1796), что это «абсолютная монархия, ограниченная убийством». В конечном итоге трагическая кончина императора Николая II в полной мере подтвердила это печальное заключение гениального французского философа.
Итак, именно безграничная патологическая ненависть малограмотного, невежественного, обезумевшего крестьянского населения к правящему классу (знати, элите) царской России стала исторической предпосылкой той безумной формы политического бытия, которое впоследствии получило наименование большевизма. В итоге менталитет и стереотип поведения крестьянского населения императорской России стал социально-психологическим и нравственным основанием большевизма во всех его проявлениях на всех этапах его бесчеловечной эволюции. Наиболее красноречивое описание одного из самых ужасающих этапов оной дали те несчастные подданные большевистской империи, которые пройдя всеми кругами ада советских концентрационных лагерей, выжили и оставили свои воспоминания, сформировавшие особый, небывалый жанр мировой литературы — лагерную прозу. Автор одной из самых впечатляющих книг из серии лагерной прозы «Черные воды Васюгана» Юлиус Натанович Вольфенгаут (1913–2004) очень горько заключил: «На основании опыта, накопить который у меня было достаточно времени, я пришел к выводу, что непредсказуемые, часто непонятные западному миру действия большевиков можно понять, если исходить всего из двух аксиом: Все, что они говорят, — ложь! Нет ни одной подлости, на которую они не были бы способны! В этом короткий смысл длинных речей».
Таким образом, под большевизмомв настоящей работе понимается государственно-организованная форма невежественного, глубоко порочного и абсолютно бесчеловечного стереотипа поведения, жизнеустройства и мировосприятия, характеризующаяся осуществлением всяческих неправосудных и неправомерных бесчинств, которые под руководством партии большевиков неистово творило подавляющее большинство крестьянского населения рухнувшей императорской России, прежде всего, по отношению к смертельно ненавидимым им представителям царской династии, дворянства, офицерства, чиновничьего правящего класса, церкви, буржуазии и городской интеллигенции империи, а затем и по отношению друг к другу в виде Гражданской войны, которая в той ли иной форме, горячей или холодной, начиная с 1918 г. продолжалась вплоть до развала СССР в 1991 г.
На это трагическое обстоятельство обратил внимание А.Н. Илларионов. В частности, в одном из своих интервью он вполне резонно заметил, что «наиболее серьезный вызов нашей стране заключается в преодолении политической культуры, характерной для гражданской войны, длящейся в нашем обществе последнее столетие. Практически все крупнейшие события в российской истории последнего века — три революции, гражданская война, коллективизация, индустриализация, уничтожение кулаков, духовенства, белого офицерства, купцов, голод, террор, ГУЛАГ, Вторая мировая война, борьба с вредителями, космополитами, врачами-отравителями, стилягами, художниками-абстракционистами, диссидентами, за Союз, против самостоятельности народов, за независимость республик, за создание рыночной экономики, против сепаратистов, «террористов», «олигархов», «оранжевых», «шпионов» — происходили в формате большой непрекращающейся гражданской войны. Весьма часто оказывавшейся «горячей», лишь изредка «холодной». Но всегда — войны».
Советские и постсоветские ученые утверждают, что бесконечная гражданская война, жестокая, дикая и бессмысленная, вместе со всеми последующими войнами, в том числе и войной государства со своим народом, унесли в ХХ веке по разным подсчетам жизнь от 60 до 66 миллионов человек — преимущественно, самых мужественных, умных, энергичных и талантливых. Так, академик Н.П. Шмелев, некогда вхожий в семью Н.С. Хрущева, поведал, что «как-то раз за столом Никита Сергеевич мне сказал, что через лагеря 17,5 миллиона человек пропустили, но потом оказалось, что на самом деле еще больше: 20 с чем-то — 24, по-моему… Ну, а дальше мы с вами все время плюсуем… Сколько погибло в войну? Сначала говорили: что совсем немного, потом объявили, что 20–27 миллионов, теперь звучит 30, так что цифры тут относительны. Итого в революцию, в Гражданскую войну, в коллективизацию, в Голодомор, в 37-м и в Отечественную замучили, убили и уморили примерно треть населения…». Следует при этом учесть, что население Российской империи на 1914 г. (без Финляндии) по разным данным колебалось от 165 миллионов до 175 миллионов человек, из коих жизни порядка 3 миллионов человек унесла Первая мировая война. Для сравнения напомню, что Гражданская война унесла порядка 12 миллионов человек. Поэтому как не считай, а национальная катастрофа налицо: население империи в бесконечной войне друг с другом превратило среду своего обитания в кромешный ад.
Другой вопрос, что, если горячая фаза этой войны пришлась в основном на период существования Советской России (Российская Социалистическая Федеративная Советская Республика) с 1918 по 1923 гг., то её холодная фаза в виде репрессий в той или иной форме продолжалась, практически, весь период существования СССР. Как прискорбно заметил по сему поводу в одной из своих книг В.А. Коротич: «Население перемешивалось, коренную интеллигенцию почти целиком уничтожили еще в Гражданскую войну и сталинские «чистки», а приехавшие на ее место жители деревень, которых тоже вытолкнули с обжитых мест, испуганно обвыкались в непривычной среде». А «непривычной средой», которую в переизбытке заполнили выходцы из деревень ранее распавшейся императорской России стали вновь образованные органы политической системы большевистской империи: партии, комсомола, армии, разнообразных репрессивных структур, милиции, прокуратуры, судов, законодательной и исполнительной власти разных уровней СССР, которые в итоге в силу неумолимого доминирования над их умами и душами традиции невежества и довели эту державу до полного и позорного развала. На это обстоятельство также обратил внимание В.А. Коротич: «Элита гибла… Зато множество людей, из которых выжгли основы тысячелетней народной этики, представления о религии, о национальных традициях, получили возможность рвануть в политику и руководство страны. Культ малограмотности стал политическим принципом; вдохновенные люмпены приняли Октябрь с полным восторгом».
Итак, большевизм стал формой исторической победы невежественного, малограмотного большинства крестьянского населения над своим исконным социальным оппонентом в лице правящего, культурного и образованного класса Российской империи. Но, победив в ожесточенной схватке гражданской войны, это большинство пало жертвой собственной победы, потому что эта победа, одновременно, стала победой абсолютной жестокости, варварства, невежества и подлости над тончайшим слоем культуры достоинства человека, которая зародилась и до поры до времени гнездилась в умах и душах узкого круга культурной, образованной части императорской России. Иными словами, этап русской смуты, получивший наименование Октябрьского переворота, наряду с освобождением от естественно-исторического гнёта относительно невежественного меньшинства принес ещё больший, но, уже исторически-противоестественный, ужасающий гнёт абсолютно невежественного и исключительно агрессивного большинства. Это варварское большинство в процессе своей братоубийственной практики и породило то государственное образование, которое со временем, с лёгкой руки А.И. Солженицына, получив наименование Архипелага ГУЛАГ и стало символом трагического бытия его обитателей. Так, историк Ю.Н. Афанасьев подчеркивает, что «если на 1917 год посмотреть более широко и более основательно, то есть захватить не только этот 1917 год, но и в 1918-ый, и Гражданскую войну, в которой решалась, собственно говоря, судьба 1917 года, даже последующие события, то окажется, что в 1917 году или в революции 1917 года действительно победило большинство русского населения, победа принадлежит большинству. Иначе гражданская война не была бы выиграна… Но эта победа большинства закончилась трагедией. То есть революция — это была трагедия победившего большинства».
Здесь, видимо, уместно ввести в оборот новую для данной работы категорию, которая позволила бы в одном понятии объять весь период истории господства большевистской партии на части территории бывшей Российской империи начиная с момента захвата власти её представителями под руководством Владимира Ильича Ленина (1870–1924) и Льва Давидовича Троцкого (1879–1940) в октябре 1917 г., затем включая весь период существования Советской России с 1917 по 1922 г., а потом — СССР (Союз Советских Социалистических Республик) с 1922 г. и вплоть до дня прекращением его существования — 26 декабря 1991 г.
Таковым, на мой взгляд, может выступить понятие — «Красный проект», который сначала зародился в болезненном, воспаленном, пораженном фанатичным догматизмом сознании таких политических «архитекторов», как В.И. Ленин и Л.Д. Троцкий, а затем под их неистовым руководством был воплощен в жизнь с помощью безудержной и безжалостной, жестокой и кровавой государственной политики террора и репрессий, процесс и результаты которой нашли своё ужасающее литературное отражение в книге А.И. Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» и других произведениях лагерной прозы.
Итак, под Красным проектом в настоящей работе понимается весь исторический период проявления Русской Системы в форме большевизма на части территории Российской империи начиная с момента захвата власти в октябре 1917 г. партией большевиков под руководством В.И. Ленина и Л.Д. Троцкого и продолжавшегося вплоть до прекращения существования СССР 26 декабря 1991 г., основополагающим признаком которого при этом являлось применение террора и репрессий в качестве основного метода управления народом при полном отсутствии уважения к достоинству, обеспечения свободы и защиты прав человека на всём протяжении его партийно-державного бытия.
Забегая несколько вперёд вместе с тем к месту оговориться, что в проведении в жизнь политики чудовищного террора и жесточайших репрессий в качестве основного метода управления народом в большевистской империи Сталин, с чьим именем преимущественно связывают эту политику, был лишь учеником, последователем Ленина и Троцкого. Как писал в своей книге «Ленин. Человек, который изменил всё» доктор исторических наук Вячеслав Алексеевич Никонов: «Тотальный террор против «эксплуататоров» и «врагов трудового народа» — изобретение Ленина. Сталин, Мао, Пол Пот будут в этом отношении эпигонами». И, да, в контексте сказанного следует также согласиться с писателем Э.С. Радзинским, одна из исторических передач которого получила вполне справедливое название: «Ленин и Троцкий — отцы Сталина». Всё так: если Ленин и Троцкий были главными «архитекторами» Красного проекта, то Сталин де-факто стал его главным «прорабом», который крайне жестоко, без устали и какой-либо тени сомнений воплощал его в жизнь в полном соответствии с безумными замыслами и бессовестными методами, заложенными в фундамент большевистской державы её творцами. В среде ряда историков бытует мнение, что разрушение СССР началось сразу же после смерти Сталина. В этом утверждении, несомненно, есть доля истины, поскольку большевистская держава могла держаться и держалась только на всепоглощающем страхе, порождённом всесторонней и повсеместной репрессивной внутренней политикой почившего диктатора. И когда обезумевший от абсолютной власти тиран умер, то самым естественным образом стал ослабевать и патологический страх (перефразируя М.Ю. Лермонтова) «преданного его голубым мундирам народа» в итоге чего начался медленный процесс латентной эрозии и дезинтеграции большевистской империи, которую в конце концов по этой же причине и настиг бесславный конец 26 декабря 1991 г.
Нельзя при этом упускать из виду, что с первых же шагов своего государственного бытия большевистская партия весьма стыдливо пыталась закамуфлировать свою глубоко порочную, абсолютно бесчеловечную и исключительно террористическую, репрессивную природу бытовавшим на то время в Европе весьма благопристойным понятием социализма. В связи с этим уместно привести весьма нелицеприятную оценку этого противоестественного политического процесса, которую дал в одном из своих интервью современник той эпохи, известный русский писатель и религиозный мыслитель Д. С. Мережковский: «Для того, чтобы Россия была, а по моему глубокому убеждению её теперь нет, необходимо, во-первых, чтобы в сознание Европы проникло наконец верное представление, что такое большевизм. Нужно, чтобы она поняла, что большевизм только прикрывается знаменем социализма, что он позорит святые для многих идеалы социализма… Страшно подумать, что при царском режиме писатель был свободнее, нежели теперь… В России нет социализма, нет диктатуры пролетариата, а есть лишь диктатура двух людей: Ленина и Троцкого». Так оно, в действительности, и было!