«Разгрузка балласта» ради «ликвидации смертности»

В антиутопии В. Н. Войновича «Москва 2042» советскому государству будущего Москорепу удалось ликвидировать смертность с помощью «надежного и экономного способа». Одна из так называемых комунянок объясняет:

Возможно, и это не удивительно, что блестящий советский писатель-сатирик совершенно точно описал, каким образом ГУЛАГ снижал показатели смертности. Как и в Москорепе, сталинская система исправительно-трудовых лагерей регулярно отправляла самых слабых и умирающих за пределы зоны.

После открытия архивов официальные данные о смертности в ГУЛАГе удивили многих историков. Показатели смертности, представленные в виде среднемесячных и годовых показателей, составляли, как правило, 1–6 % от общей численности заключенных, причем в отдельные годы они значительно колебались. Иногда эти колебания кажутся вполне логичными. Например, во время голода 1933 года смертность в ГУЛАГе достигала 15 %, а в худшие военные 1942–1943 годы – 22–25 %. В других же случаях данные явно озадачивают. Одни из самых низких показателей смертности были зафиксированы в годы, когда условия в лагерях резко ухудшились, например во время чисток 1936–1937 годов (менее 3 %), голода 1947 года (менее 4 %) и позднего сталинского периода, во время «кризиса» ГУЛАГа [Кравери, Хлевнюк 1995: 179–190]. В 1950–1953 годах, когда число заключенных в лагерях достигло максимума, то есть примерно 2,5 млн человек, официальный уровень смертности оставался ниже 1 % ежегодно, что являлось совершенно неправдоподобным в свете данных о физической трудоспособности заключенных [Кокурин 2004: 441–442; Эпплбаум 2006: 536; Barnes 2011: 76, 116].

Исследователи ГУЛАГа соблюдали оправданную осторожность, ссылаясь на статистику НКВД – МВД, касающуюся лагерной смертности, поскольку администрация на местах была вынуждена держать ее уровень в пределах установленных квот. Начальники лагерей ГУЛАГа находились под большим давлением всех видов, требующим максимально использовать труд заключенных, достичь или превысить установленные производственные показатели, ликвидировать эпидемии и избегать потерь трудодней. Директивы и указания руководителей ГУЛАГа НКВД – МВД, совершенно не учитывавшие реалий лагерной жизни, не были редкостью. В 1945 году, после разрушительной войны и периода, во время которого в ГУЛАГе был зафиксирован самый высокий уровень смертности, начальник Санитарного отдела Лойдин, проводя совещание с подчиненными, заявил, что уровень смертности заключенных не должен превышать 2 %, а уровень заболеваемости – 5 %[106]. Таким образом, совсем неудивительно, что официальный уровень смертности в 1946 году составил около 2 %.

Находясь под давлением вышестоящего руководства, требующего от лагерного начальства оставаться в пределах невыполнимых квот, должностные лица зачастую сообщали не точные реальные цифры, а санкционированные сверху показатели. ГУЛАГ поддерживал низкий уровень смертности благодаря фальсификациям, ложным методикам подсчета и, что более важно, посредством массовых освобождений. Установившаяся практика освобождения истощенных и ослабленных заключенных являлась основным способом снижения смертности в сталинских лагерях.

И действительно, ГУЛАГ систематически освобождал своих заключенных. Рассекреченные архивы показывают, что с 1934 по 1953 год освобождалось 20–40 % лагерного состава ежегодно [Getty, Rittersporn, Zemskov 1993: 1017–1049]. Досрочный выход на свободу предоставлялся в связи с исполнением заявленной задачи лагерей по перевоспитанию и в качестве вознаграждения за исключительную производительность труда [Barnes 2011; Бородкин, Эртц 2004]. Многих заключенных власть освобождала через специальные амнистии, а также как опекунов инвалидов или малолетних родственников, что было особенно актуально в послевоенные годы [Alexopoulos 2005: 274–306; 2009: 563–579]. Вместе с тем многие получали свободу вследствие разрушительного воздействия лагеря на человека. Зачастую освобождаемые находились в состоянии полного истощения. Как пишет Э. Эпплбаум, «не случайно как архивные материалы, так и мемуары показывают, что обычной практикой во многих лагерях было досрочно освобождать умирающих, тем самым улучшая статистику» [Эпплбаум 2006: 540]. Современные историки смотрят на эту проблему более пристально. Недавняя работа М. Наконечного демонстрирует, что показатели смертности в ГУЛАГе были сильно искажены за счет систематического освобождения доходяг. По словам Наконечного, «лагерная статистика учитывала только тех заключенных, которые умерли в пределах лагерных ворот или в лагерной санчасти. Умершие вскоре после освобождения, будучи “полными инвалидами” или “тяжелобольными”, не портили лагерную статистику, хотя их смерть происходила в результате заключения в ГУЛАГе» [Наконечный 2013: 337–380].

ГУЛАГ систематически отторгал заключенных, которых больше не мог использовать, или тех, кто оказывался экономически невыгодным для дальнейшего содержания. С самого начала сталинский ГУЛАГ регулярно выпускал тяжелобольных заключенных, правда, это не касалось большинства политических преступников и рецидивистов. Освобождение по инвалидности или другим медицинским показаниям в основном распространялось на обычных уголовников, которые составляли подавляющее большинство заключенных в сталинских трудовых лагерях и колониях. Лица, признанные инвалидами, могли быть освобождены по закону, который позволял выпускать заключенных с тяжелыми, неизлечимыми или психическими заболеваниями[107]. Таким образом, сталинское руководство использовало Уголовно-процессуальный кодекс для искусственного снижения смертности в ГУЛАГе. ГУЛАГ не только освобождал находившихся между жизнью и смертью, но и, возможно, причислял часть погибших к числу освобожденных [Khlevniuk 2004]. Освобождение по медицинским показаниям (актирование) вычеркивало неизлечимо больных и нетрудоспособных из списков ГУЛАГа. Люди, освобождаемые как неизлечимые, часто были смертельно больны, и администрация всех лагерей это осознавала. В. А. Исупов отмечает, что инвалиды актировались и освобождались для того, чтобы умереть [Исупов 2000]. В марте 1934 года начальник ГУЛАГа М. Д. Берман осудил одного медика из Белбалтлага, который не успел задокументировать освобождение больного заключенного до того, как тот умер на рабочем месте[108]. 28 февраля 1935 года прокурор Дмитлага Московской области обратился в Прокуратуру СССР с просьбой пересмотреть процедуру досрочного освобождения заключенных по болезни, ссылаясь на Уголовно-процессуальный кодекс[109]. Его жалоба заключалась в том, что иногда на рассмотрение дел таких заключенных уходили месяцы, и зачастую они просто не доживали до освобождения. Прокурор утверждал, что, если бы местный народный или областной суд мог рассматривать подобные дела для Дмитлага, они могли бы быть решаться в течение двух-трех дней, и, следовательно, резкого увеличения смертности в лагере можно было бы избежать[110].

Сотрудники ОГПУ – НКВД – МВД освобождали заключенных, которые больше не считались полезными. Вот что пишет об этом выживший в ГУЛАГе Олег Волков:

Гулаговские чиновники прекрасно осознавали свои действия. По словам М. Элмана, «политика освобождения» непригодного для работы балласта «была мерой сокращения расходов, позволяющей сэкономить на потреблении продуктов питания, на охранниках и другом персонале, и, следовательно, уменьшить дефицит и повысить производительность труда в ГУЛАГе» [Ellman 2002: 1151–1172].

Лагерные начальники часто переводили больных и инвалидов в другие лагеря, чтобы улучшить собственные показатели заболеваемости и смертности. В 1945 году начальник Санитарного отдела лагерей и колоний Хабаровского края, некто Ходаков, обвинял начальство другого лагеря в том, что оно умышленно переводит к ним туберкулезников и других больных заключенных. Он жаловался, что Приморский лагерь «освободился от своего балласта и тем самым улучшил статистические показатели»[111]. Начальник Санитарного отдела Молотовского областного УИТЛК, некая Тома, поясняла, что смертность в ее учреждении была бы ниже, если бы ей разрешили освобождать больных заключенных: «С августа 1944 года мы почти никогда не отпускали людей как неизлечимых… Я думаю, это объясняет <…> высокую смертность, которую мы имеем в настоящее время. У нас был бы более низкий уровень смертности, если бы мы освободили людей немного раньше, чем могли»[112]. Освобожденные же умирали в буквальном смысле. Бывший заключенный, работавший в ГУЛАГе помощником фельдшера, рассказывал, что медперсоналу было приказано готовить умирающего заключенного к освобождению: «Перед exitus мы были обязаны ввести умирающему под кожу инъекцию камфары» [Ирани 2005: 553].

Поскольку ярлык инвалидности навешивался на всех находящихся при смерти, большинство из них умирало вскоре после освобождения. Екатерина Гольц, досрочно освобожденная в 1944 году по состоянию здоровья из лагеря в Коми, вернулась в Москву в дом своего брата. Племянница вспоминала радость освобождения Кати: «Ее лицо светилось, она была невероятно счастлива. Не имея возможности оставаться в Москве, она пробыла с нами всего одну ночь… На следующий день Катя отправилась в дом родственников одной из заключенных, где-то в 100 километрах от Москвы. Через несколько дней она внезапно умерла. Думаю, это был инсульт». Меньше чем через неделю после освобождения Катя потеряла сознание, на что племянница заметила: «Конечно, они выпустили ее из лагеря, чтобы она умерла дома. Таков уж был подлый обычай»[113]. И действительно, «разгрузка балласта» была в ГУЛАГе обычным делом. Как писал Солженицын, «начальство-то ведь хитрозадое, оно тех и актирует, кому подыхать через месяц» [Солженицын 2006: 175].

Ряд исследователей ГУЛАГа – Хлевнюк, Эпплбаум, Эллман, Исупов, Наконечный и другие – выявили тот факт, что ГУЛАГ искусственно поддерживал низкий показатель уровня смертности, освобождая заключенных, находящихся при смерти. Новые данные показывают, что освобождение ради смерти являлось огромной частью внутренней политики ГУЛАГа. По-видимому, только ежеквартально от 10 до 50 % заключенных в сталинских трудовых лагерях и колониях освобождались как неизлечимые. С 1930-х по 1950-е годы примерно 10 % заключенных ежеквартально освобождались как инвалиды, но эта цифра представляется более высокой, если принять во внимание специальные амнистии и освобождение из колоний, где концентрировались наиболее тяжелобольные. Например, в четвертом квартале 1952 года более 90 000 заключенных ГУЛАГа были освобождены в качестве актированных инвалидов, что составило 10 % от всех освобожденных из лагерей и более 56 % от всех освобожденных из колоний[114]. В региональных лагерях или колониях, где ГУЛАГ концентрировал самых ослабленных, уровень освобождения больных и нетрудоспособных выглядит чрезвычайно высоким. В третьем квартале 1952 года около 18 % от почти 600 000 заключенных, содержавшихся в системе областных трудовых колоний (УИТЛК – ОИТК МВД – УМВД), были освобождены как неизлечимые в соответствии со статьей 457 Уголовно-процессуального кодекса, что составило почти две трети от примерно 169 000 заключенных, освобожденных в том же квартале[115]. Это число может быть даже больше, поскольку многие доходяги официально освобождались и по другим причинам, например в связи с окончанием срока отбывания наказания. Сталинский ГУЛАГ систематически «разгружался» за счет освобождения заключенных, труд которых уже нельзя было эксплуатировать по причине плохого здоровья. Лагеря признавали заключенных тяжелобольными, чтобы освободить их ради сокращения расходов и улучшения показателей смертности.

Эксплуатация человека – безжалостная, карательная и все более жестокая – была определяющей чертой сталинского ГУЛАГа. Как только мы начинаем рассматривать ГУЛАГ через призму физической эксплуатации, сразу становится очевидной его преднамеренно смертоносная сущность. В сталинском ГУЛАГе заключенные должны были работать до полного истощения. В то время как нацистские лагеря смерти стремились к полному уничтожению, сталинские трудовые лагеря предназначались для полной физической эксплуатации. Целью ГУЛАГа было не истребление заключенных, а их максимальное использование, и такая трудовая система уже сама по себе носила деструктивный характер. Гулаговская эксплуатация, разрушая здоровье заключенных, произвела миллионы доходяг. Сталинские лидеры скрывали разрушительную направленность ГУЛАГа и поддерживали низкий уровень смертности, освобождая миллионы умирающих заключенных.

В пределах колючей проволоки создавались тюремные рабочие руки, затем ими управляли, а в конце концов выбрасывали как отработанное человеческое сырье. Чтобы полностью выжать из заключенных все производительные силы, ГУЛАГ установил категории физической трудоспособности. Каждый раз, пересматривая трудовые специальности и внося изменения в «Перечень болезней», руководство ГУЛАГ ОГПУ – НКВД – МВД пыталось принудить к тяжелому физическому труду все больше больных заключенных. Эксплуатация их труда со временем только усиливалась, тогда как чиновники скрывали жестокость ГУЛАГа посредством обычных процедур по освобождению недееспособных и хронически больных. Заключенных освобождали только для того, чтобы те скончались вне гулаговской юрисдикции. Даже в конце 1940-х годов, когда война уже перестала служить оправданием, способными к тяжелому физическому труду оказалось явное меньшинство. Не обращая внимания на разрушительный потенциал существующей системы, руководство ГУЛАГ МВД бюрократически поменяло классификации таким образом, что все заключенные оказывались в категории «в основном пригодных» для работы. Но затем система отказалась даже от этого крайне низкого порога и переложила обвинения в физическом упадке на самих заключенных. Система ГУЛАГа полностью истощила и бесчеловечно отбросила своих работников-заключенных, или, как писал Варлам Шаламов, свои «людские отходы, останки, отбросы» [Шаламов 1992: 115]. В этом и заключалась сущность истребительно-трудовых лагерей.

Источники

ГАРФ – Государственный архив Российской Федерации, Москва.

«Мемориал» – архив международного общества «Мемориал».