— Для чего? — недоуменно спросил Рицлер. — Денег за это никто не получает.

— Но могут быть разные мотивы для мистификаций...

И вот в четверг состоялась, наконец, встреча с осведомителем, которого немцы так старательно скрывали. Явился он в сопровождении Миллера. Это был человек странного вида — вихляющийся, будто на шарнирах. И одет необычно: в светло-серых бриджах, коротком спортивном пиджаке, в котелке с узкими полями и желтых крагах — ни дать ни взять жокей с ипподрома. Представился работником кинематографии, назвал фамилию — Гинч. Держался настороженно, пугливо озирался, боялся, видимо, что его задержат на Лубянке. На вопросы отвечал путанно, сбивчиво. Первые же его ответы показали, что сам Гинч играет какую-то неясную пока роль, интригуя для чего-то сотрудников посольства. Дзержинский подумал о шифровках, найденных у англичанина Уайбера, совершенно беспомощных с точки зрения конспиративной техники, и решил для себя: перед ним провокатор. Но чей?..

Вечером Феликс Эдмундович позвонил заместителю наркома иностранных дел и высказал ему свое мнение: осведомителей посольства надо немедленно арестовать. Он просил сообщить об этом доктору Рицлеру.

Ответа из посольства так и не получили.

И вот граф Мирбах убит.

Кто-то умело запутывал следы, отвлекал внимание посольских работников, а тем временем готовил покушение на Мирбаха. Кто это мог быть? Прежде всего — монархисты. Они готовы блокироваться с германскими войсками, лишь бы восстановить царский режим. Конфликт кайзеровской Германии с Советской Россией может привести этих господ к цели. Но, с другой стороны, это могут быть и представители Антанты. Они тоже заинтересованы в том, чтобы Брестский мир был взорван, а Россия снова втянута в войну. А может быть, Савинков, который тоже готов блокироваться с кем угодно... Пока — уравнение со многими неизвестными.

Все это и следовало выяснить в германском посольстве, куда ехал Дзержинский.

В переулке перед посольским особняком уже стояли машины ЧК с оперативными сотрудниками. В дверях Дзержинского встретил лейтенант Миллер.

— Hу, что вы теперь скажете, господин Дзержинский? — с укором спросил он, провожая прибывших в зал, где только что был убит посол. Зал назывался Малиновым, по цвету атласных обоев. Около двери в полу был виден след взорвавшейся бомбы, всюду валялась осыпавшаяся штукатурка, еще стоял кислый запах пироксилина. Лейтенант Миллер сказал, что это произошло около трех часов дня. Террористы приехали несколько раньше — в обеденный перерыв — и минут двадцать ждали в приемной. Один был бородатый брюнет с лохматой шевелюрой, другой — повыше ростом, худощавый, в коричневом костюме и косоворотке. Брюнет был, видимо, главным. Он сказал, что они из Чрезвычайной Комиссии и хотят побеседовать с послом по делу, его интересующему. Разговаривал с ними советник Рицлер. Он сказал, что уполномочен вести переговоры на подобные темы. Но посетители хотели говорить только с графом, и советник пошел наверх, к Мирбаху.

— Они назвали свои фамилии? — спросил Дзержинский.

— Да. Брюнет представился Блюмкиным, второй — Андреевым.

— Не может быть! — вырвалось у председателя ВЧК.

Это мог быть кто угодно — монархист, кадет, английский диверсант, но не левый эсер Блюмкин, сотрудник Чрезвычайной Комиссии! Левые эсеры входили в правительство, поддерживали Советы, делили с большевиками власть, и вот... Не может быть!

— Но это так! — подтвердил Миллер. — Преступники оставили документы. Они прибыли в посольство по вашему распоряжению, господин Дзержинский.

Удостоверение было напечатано на бланке ВЧК, и Дзержинский прочитал:

«Всероссийская Чрезвычайная Комиссия уполномочивает ее члена Якова Блюмкина и представителя революционного трибунала Николая Андреева войти в переговоры с господином германским послом в Российской республике по поводу дела, имеющего непосредственное отношение к господину послу».

И подписи: «Председатель ВЧК Ф. Дзержинский, секретарь Ксенофонтов».

Подписи оказались поддельные. Но круглая печать на удостоверении была подлинной. Печать обычно хранилась у заместителя председателя ВЧК Александровича, тоже, кстати, левого эсера. Подозрение начинало переходить в уверенность. Покушение на посла Мирбаха — дело рук левых эсеров!

— Что было дальше? — спросил Дзержинский.