— Здесь бы надо в наш роман романтизму подпустить и таинственности в духе старинных романов, — заговорщицки подмигнул мне Павел Петрович и заговорил шепотом: — Дикий ветер завывал за окном, черный дождь барабанил в стекла, косматые тени метались по углам. Вдруг пламя свечи погасло — и в дверь тихо, но требовательно постучали. В жуткий мрак и тишину погрузилась душа его. Человек в черном плаще, пряча свое лицо под капюшоном, бесшумно вошел к нему в комнату!.. Только ведь нынешнему читателю романтизма нашего не надо, — тяжело и горько вздохнул Чичиков. — Не поверит. А так на самом деле и было. Человек в черном плаще вошел к нему в комнату, приблизился к его кровати.

— Не вели казнить, — сказал он Александру Васильевичу и взял его за руку, — вели слово молвить! — И сбросил с головы капюшон.

— Государь! — только и смог сказать Суворов.

Да, это был государь собственной персоной.

На простой карете, обтянутой черным бархатом, он глухой ночью подкатил к дому Хвостова. Черной тенью проскользнул в дом.

Швейцар, разумеется, не узнал его, да и не поверил бы, если бы государь сказал ему, кто он такой. Но столь внушителен был его вид в этом плаще, столь таинственен, что слуга без лишних слов проводил императора в комнату к генералиссимусу — и, нет, не остался под дверью подслушивать. Избави Бог! Сей малый знал, чем обычно такие ночные визиты оборачиваются для них, простых смертных.

Смертью!

И он поспешил к себе в швейцарскую. А государь продолжил свои речи:

— Ты уж извини меня, ангел мой, — сказал он Александру Васильевичу душевно, — за письмо мое вздорное к тебе, за придирку мою вздорную насчет твоего генерала дежурного! Поверишь ли, не знал, к чему и придраться? Вот генерала сего и выискал. Извини. Но меня за сумасшедшего все считают. Считают, считают! — добавил твердо, увидев, что Суворов было хотел протестовать против государева сумасшествия. — Ты первый и считаешь. Вот и подыграл вам всем с этим генералом, чтобы никто не усомнился, что я в гневе на тебя великом! И Долгорукого за этим тотчас к тебе послал, как только узнал, что ты приехал. А что же ты девок этих предпочел? — вдруг спросил неожиданно сурово. — Дай ответ! — И тут же расхохотался.

— Шутником наш государь император был изрядным, — мечтательно проговорил Чичиков. — Да я, кажется, вам об этом уже говорил.

— Нет, — ответил я ему, — вы не мне, а писателю вашему говорили.

— Да-да, припоминаю… говорил. Так вот государь генералиссимусу этих девок в бок и воткнул… шутки ради. Государь от Вейкарта знал, что в этой баньке он не с девками этими баловался, а с Матреной задушевные разговоры вел. В банное окно плохо было подглядывать, да хорошо подслушивать! Вейкарт каждый день доносы государю на Суворова строчил, о чем он с этой колдуньей разговаривал.

— И о чем же они говорили?

— А почем я знаю! Тайная та переписка была. Государь эти бумаги сжег потом. Но мы отвлеклись. К главному… я приступаю!

— Так вы из-за них велели арку триумфальную разобрать? — обидчиво спросил Суворов.

— Из-за них, ангел мой, из-за них! — ответил, продолжая хохотать, император.

Тут Александр Васильевич и рассказал ему анекдот с бревном!

— Значит, рупь всего серебром они за триумфальное это бревно с вас взяли? — еще пуще развеселился государь император. — А с вас, Александр Васильевич, — вдруг продолжил он серьезно, — я и того меньше возьму!

— И чего же вы с меня, ваше величество, возьмете?

— Возьму я с тебя, душа моя, — не сразу ответил государь и замолчал.