Глава четвертая

— Ну что с вами, вы прикажете, мне делать? — спросил меня на следующий день Павел Петрович.

— Гоните меня в шею!

— Нет уж, не дождетесь. Роман вы допишете.

— Допишу. А потом вы меня в воск превратите, — обреченно сказал я ему, но и не без издевки.

— Да кто вам такую глупость сказал? — неподдельно удивился Чичиков. — Сами подумайте, как, каким образом? Кстати, книжку, что я вам на стол вчера кинул, прочтите хотя бы, тогда поймете, что чушь несусветную несете.

— Так сначала я написать ее должен, — ехидно возразил ему, — а потом уж прочесть.

— А, — засмеялся он, — вы на свое авторство претендуете. Так мы не возражаем, только ведь вам мой роман надо прежде дописать! Или не хотите?

— Хочу, конечно.

— Так давайте продолжим!

— Момент, Павел Петрович, — выкрикнул я. В голове моей колом вчерашняя водка стояла. Похмелиться хотелось — жуть. Тоска смертная. Жажда меня мучила — врагу не пожелаешь, хотя был я еще, честно говоря, пьян. Даже пошатывало, и душу мою наизнанку выворачивало. И спросил я его: — А батальные сцены будут?

— Будут!

— А порнушные?

— Эротические, вы хотите спросить? — учтиво поправил меня Павел Петрович, а по лицу его, как оно передернулось от моего этого вопроса, понял, что не только одно лицо ему передернул, а и еще что-то!

— Ну, пусть эротические, — согласился я. — Так будут иль нет? Читатель наш хочет знать.

— Ваш читатель, — наставительно проговорил Чичиков. — Ваш, а не мой! Мой же, — продолжил он с достоинством, — с нетерпением ждет, когда мы приступим к описанию дальнейших событий в моем романе! Итак, — сказал он строго и заговорил нараспев: —Шестого мая 1800 года Петербург облетела горестная весть! Во втором часу пополудни скончался Александр Васильевич Суворов! Последние его слова были: «Генуя… Сражение… Вперед…»

В скорбь погрузилось вся Россия, а враги ее возликовали! «Что я вам говорил, — воскликнул по этому поводу государь наш император. — Мы скорбим, а враг наш ликует!»

Разумеется, на похоронах государь не присутствовал. Не пришел и Александр Васильевич. Только на восковую свою персону, что в гроб вместо него положили, посмотрел с содроганием — и вдруг поцеловал ее в лоб — как покойника. Перекрестился — и сказал ей, восковой персоне: «Прости меня, грешника!» — и вышел вон.

В тот же день тайно отбыл на юг — войска готовить к предстоящим баталиям за Византию нашу! Разумеется, не под своим именем. Себе он фамилию Воров взял, откинув от своей две первые буквы.