Каждое утро, перед тем как уйти на работу, я целую голову Олега: лоб, виски, затылок, макушку, в зависимости от положения, в котором он спит. Олег не знает об этом маленьком ритуале, но я всей душой надеюсь, что наполненные заботой касания моих губ помогут ему разгладить колючие, доставляющие дискомфорт мысли, прояснить затуманенные лекарствами эмоции.
Я живу с человеком, мечущимся от депрессии к маниакальной заботе обо мне по сто раз на дню. Как я могла раньше не замечать странностей его поведения? В какой момент его курс на выздоровление поменялся? В одну из сотен ситуаций, когда он, не думая о себе, о своём балансирующем над безумием рассудке, словно щитом заслонял меня от внешнего мира?
Разрыдаться в одиночестве – теперь самая большая роскошь, на которую можно рассчитывать. Совесть не позволяет даже снять грёбаный номер в гостинице, чтобы пожалеть себя как следует, потому что это эгоистично по отношению к нему. Каждую свободную минуту я стремлюсь провести с Олегом, чтобы он, не дай Боже, не почувствовал себя никому не нужным. Как было после потери единственного родного ему человека несколько лет назад.
Недавно он спросил, изменяю ли я ему, и мне показалось, что мой ответ ему безразличен, просто хотелось услышать правду, чтобы знать. Олег больше не показывает свои дневники, всё меньше интересуется внешним миром, замыкается в себе.
Каждый день я мысленно занимаюсь поиском виновного в возникновении его заболевания, снова и снова прокручиваю в голове известную информацию о событиях, повлёкших за собой первый рецидив. Катя сказала, что мне необходимо кого-то обвинить, чтобы избавиться от угрызений собственной совести. Пусть так, но враги были определены с математической точностью.
Очагом зарождения его «бесов» стала Алина, вернее, случившееся с этой несчастной девушкой. Изрядно подлили масла в огонь родители, которые вычеркнули своего ребёнка из жизни в момент, когда он облажался. В тот сложный для Олега период никто не задался вопросом, каково ему было хоронить жену? Всех беспокоило лишь то, что он дал ей слишком много лекарства, отчего хрупкое сердце дало сбой, а ослабленный после аварии организм не выдержал.
Подобно тому, как кошки убивают своих слабых и больных детёнышей, родители Олега перестали считать его человеком после определения диагноза. Он прекратил быть для них личностью, претендующей на собственную жизнь, личностью, способной обходиться без снисхождения.
Объединившись против всего остального мира «нормальных людей», мы строим свой собственный. По крайней мере, я стараюсь мастерить каркас, ежедневно придумывая ему причину вставать с кровати.
– Как продвигается ремонт? – Заполняю холодильник купленными в супермаркете продуктами.
– Нормально, – пожимает Олег плечами. – Мне не понравилось, как покрасили стены, завтра будут переделывать.
– Неровно? – Высыпаю из пачки в вазочку перед ним обжаренное кешью.
– Если освещение дневное, создается иллюзия, что стены идеальные, но, когда включаешь лампы, появляются светлые пятна. В общем, я не доволен.
Он берёт горсть орехов и отправляет в рот, а я, быстро переодевшись в удобную одежду, принимаюсь за ужин. Готовлю я достаточно быстро, потому что заранее налепила и заморозила котлет.
– Как на работе? – спрашивает Олег, высыпая из пакета оставшиеся орехи.
Глава 20. Олег
– Потерпи, милый, скоро будет горячий ужин. Не порть аппетит.
Аля отодвигает от меня лакомство. Она хочет, чтобы я как можно больше съел за ужином. Изучаю её исподлобья. Уже несколько дней я стараюсь не есть то, что она готовит и, кажется, чувствую улучшение.
– Так что на работе? – повторяю вопрос.
– Ничего интересного. А, чуть не забыла. Представляешь, Вера Анатольевна уволилась.
– Не может быть.