Однако не эмиграция оказывала основное воздействие на демографию Галиции. Главными причинами пониженного естественного прироста при очень высокой рождаемости были социальные условия австрийской Галиции.
В экономическом плане Галиция оставалась беднейшим регионом Европы, хотя по сравнению с последним столетием Речи Посполитой развитие под скипетром Габсбургов могло показаться огромным прогрессом. Официальная Вена рассматривала Галицию лишь как поставщицу сырья и никаких попыток индустриализации не предпринимала. К тому же польская землевладельческая элита провинции отнюдь не горела желанием проводить экономические изменения, боясь, что развитие региона, особенно индустриальное, лишит ее дешевой и многочисленной рабочей силы. Крестьянство Галиции беднело из-за разделов имущества и земельных участков, из-за уплаты своим прежним помещикам, падения цен на сельскохозяйственную продукцию при отсутствии в крае альтернативных источников развития. В 1902 году 80 % крестьян даже по официальной статистике считались бедными, имеющими менее 4 га земли. Восточная Галичина была краем, где около 40 % пахотных земель принадлежали 2,4 тыс. крупных землевладельцев, а на сотни тысяч крестьян с их крохотными наделами приходилось 60 % обрабатываемой земли[64].
В 1900 году в Восточной Галичине одна корчма (или шинок) проходилась на каждые 220 жителей (и только одна начальная школа на каждые 1500). Самым крупным предприятием Львова вплоть до «советской оккупации» был пивзавод. Здравоохранение в крае также было самым заброшенным в империи. Если в собственно Австрии одна больница приходилась на 295 жителей, то в Галичине это соотношение равнялось 1:1,2 тыс. Свыше половины детей не доживали и до пяти лет, обычно умирая в результате эпидемий или недоедания. Каждый год голодной смертью умирало около 50 тыс. человек[65].
Еще в 1888 году депутат сейма и имперского парламента С. Щепанский писал, что в среднем галичане питаются хуже, чем обитатели английских приютов для нищих, а так как определенная часть населения Галиции все-таки обеспечивает себя нормальным питанием, то положение остальных жителей в этом отношении является совершенно бедственным. Количество и качество питания галичан было недостаточным не только для воспроизводства рабочей силы, но и для поддержания здоровья и жизни. Из всех коронных земель Австро-Венгрии Галиция давала наибольший процент людей, непригодных по состоянию здоровья к военной службе.
Только около десятой части населения Галичины проживало в городах, при этом в 1900 году свыше 75 % населения городов провинции разговаривало по-польски, лишь 14 % – на местном русинском диалекте (или, если угодно, по-украински), остальные – по-немецки и на идиш. В то же время евреями были 40–45 % горожан, в некоторых городах, таких как Броды, их насчитывалось до 70 %. Единственным значительным городом Восточной Галиции был Львов, имевший в 1857 году 70 тыс. жителей и 212 тыс. В 1914 году. 54 тыс. жителей имел Перемышль, 42 тыс. – Коломыя, по 33 тыс. имели Тернополь и Станислав[66]. Русины составляли не более 10 % всего городского населения. Остальные города были небольшими еврейскими местечками.
Даже начавшаяся нефтедобыча практически ничего не дала Галиции. В 1880-х годах началась промышленная добыча нефти в Бориславском месторождении. В начале XX века уровень добычи нефти на территории Галиции достиг своего первого максимума – около 2 млн тонн в год. Но от этого нефтяного бума сами галичане не получили ничего, кроме загаженной территории. Почти вся прибыль от нефтедобычи уходила в Вену, и даже галицийская еврейская и польская буржуазия не получила почти ничего.
Если Галиция была наиболее отсталой из провинций Австро-Венгрии, то среди населяющих Галицию национальностей в самом незавидном положении находились галицкие русины. Тогда как в целом в крае число жителей, занятых в сельском хозяйстве, составляло 74 %, среди русинов – 95 %. В городах русины в основном трудились на малоквалифицированных работах и были в прислуге.
Неграмотные среди русинов составляли 76 % от всей их численности. Из 56 гимназий лишь 5 были малороссийскими (с русским, а затем, с украинской мовой в качестве основного языка преподавания). В Львовском университете в первые годы XX века 63 % студентов составляли поляки, 26 % – евреи и только 22 % – русины. В Политехническом институте Львова студентов-русинов было 5 %. Но это не помешало главарю украинофилов М. Грушевскому объявить, что Галиция является «передовой частью украинского народа»!
Возникала, конечно, и местная русинская интеллигенция, но она была немногочисленной, причем в ее число включались и униатские священники. Кстати, большинство деятелей культуры из числа русинов, как правило, были сыновьями священников. Именно этой малочисленной интеллигенции предстояло бороться против казавшейся неминуемой полной ассимиляции русинов. И самое трагичное, все это пришлось делать в условиях глубочайшего раскола.
Борьба за душу русина
Исчезновение русинов и растворение их в польском населении в середине XIX века казалось неизбежным и близким. В самом деле, вся аристократия и почти все городское население стало польским, то почему их примеру не последовать крестьянству? В период революции 1848 года даже возникла организация «Собор Русский», состоявшая преимущественно из ополяченных русинов, которые полагали, что галицкие русины составляют только разновидность польского «племени», и верили в общность интересов обеих народностей, объединенных идеей одной общей «matki» – Польши.
После компромисса с польским дворянством в 1860 году, когда Галиция получила автономию, официальную Вену русинский вопрос не интересовал. Один из австрийских деятель высказал эту мысль с полной откровенностью: «Могут ли существовать русины и в какой мере – этот вопрос остается на усмотрение галицкого сейма».
На самом деле австрийские власти вовсе не отстранились от проблем Галиции. Одна из особенностей австрийской монархии, сумевшей просуществовать три века в качестве великой державы, властвуя над полутора десятком народов, заключалась в проведении в жизнь старого имперского принципа – divide et impera (разделяй и властвуй). По этой причине австрийские власти старались не допустить чрезмерного усиления в империи ни одной народности. Поэтому, стремясь не допустить чрезмерного усиления поляков, Вена периодически поддерживала русинов.
Однако, что имело гораздо важное значение, еще больше Вена опасалась возрождения русского самосознания у русинов. Именно по этой причине Вена развивала у галицких русинов особый национализм, одновременно антипольский и, самое существенное, антирусский.
С большой Россией (Российской империей) власти империи Австрийской вплоть до Крымской войны имели союзнические отношения, но это никак не отражалось на распространении русской литературы в пределах владений Габсбургов. Так, уже в 1822 году ввоз русских книг в Австрийские владения был запрещен. Впрочем, они попали в Галицию подпольно. Но этого было явно недостаточно для распространения литературного русского языка среди русинских масс.
В первой половине XIX века в Галиции началось определенное культурное возрождение русинов. Началось оно со споров, которые, кстати, не окончились и по сей день, о языке. Поскольку много веков Галиция была отрезана от остальной Руси и при этом здесь фактически исчез письменный русский язык, а языком образования, канцелярии и армии был польский, а при австрийцах также немецкий, то именно возрождение родного языка стало главной проблемой галицких просветителей. Большинство из них считали необходимым распространение в Галиции русского литературного языка. Были и сторонники развития литературы на основе местных говоров. Так, в 1837 году трое молодых ученых литераторов – М. Шашкевич, Я. Головацкий, И. Вагилевич – выпустили на русинском диалекте альманах «Русалка Днестровская», в котором были опубликованы народные песни, стихи, переводы, отрывки из древних документов. Впрочем, в первой половине XIX века в самой России еще создавались нормы литературного русского языка, а среди галичан существовали многочисленные собственные говоры, так что выбирать из чего было сложно.
Единственный язык, который знали как все русины, так и все русские Российской империи, был церковнославянский (ведь униатская церковь также пользовалась им при богослужениях). Неудивительно, что русины пользовались в качестве письменного языка церковнославянским с местными словами и выражениями. Этот язык назывался галицко-русским и рассматривался пишущими на нем лишь как этап при переходе на литературный русский язык. Позднее украинофилы прозвали его «язычием», что носило презрительный оттенок, хотя им не помешало позднее произведения на галицко-русском языке объявить примерами украинской литературы.
С самого начала деятельности галицких просветителей им пришлось бороться не только с прямой и грубой полонизацией, которую проводили власти, но и с распространившимися среди некоторых русинских деятелей стремлением ввести латинский алфавит в создаваемую галицкую письменность. Большую часть XIX века шла борьба за кириллицу, которая увенчалась успехом. Еще в 1830-х годах предпринимались попытки издавать для русинов книжки духовного содержания польским вариантом латинского алфавита. А в 1859 году австрийский наместник Галиции польский граф Агенор Голуховский распорядился ввести латинский алфавит («абецадло» по первым буквам алфавита) во всех русинских школах. Но, натолкнувшись на единодушное сопротивление всех русинов и даже униатской церкви, властям пришлось в этом вопросе отступить. Впрочем, галицийский украинофильский журнал «Правда», редактируемый О. Огоновским, издаваемый на кириллице, выходил в свет с предуведомлением редакции, что, как только просвещение народа поднимется до более высокого уровня, журнал перейдет на латиницу. При этом австрийские власти постарались сделать кириллицу для русинов отличной от русской.
Но вот на каком языке будут писать кириллицей галичане, этот вопрос оказался самым сложным, не решенным до нашего времени. В основном галицкие деятели стремились перейти на литературный русский язык, хотя в основном в силу объективных обстоятельств, в частности, малодоступности русских книг, им приходилось пользоваться «язычием», более или менее понятным русинам и «москалям» (русским Российской империи).
Кем же считали себя галицкие русины? В период революции 1848 года верноподданные Австрийской монархии русины совершенно определенно считали себя русскими, не видя никаких противоречий в своей русскости и верности дому Габсбургов. Так, в разгар революционных потрясений в Габсбургской монархии 19 апреля 1848 года львовское духовенство обратилось к австрийскому императору Фердинанду I с петицией, в которой особо подчеркивалось, что население края «принадлежит к великой русской нации… И все говорят на одном языке». Позднее галичане могли высказаться еще более конкретно.