Эразм Роттердамский Стихотворения. Иоанн Секунд Поцелуи, Дезидерий Роттердамский,Иоанн Секунд

Книги

Эразм Роттердамский Стихотворения. Иоанн Секунд Поцелуи

22
18
20
22
24
26
28
30
Поцелуев до сотни сот,Поцелуев до тысяч ста,Или тысяч до тысячи,Тысяч тысячи многие, —Сколько в море СицилииКапель, звезд ли на небе, —Столько рдяным твоим щекам,Столько рдяным твоим губамИ глазам говорящим дамВ неустанном порыве я,О красотка Неера!Но едва лишь обнимемся,Сблизив щеки румяные,Сблизив губы горячиеИ глаза говорящие,Не дается увидеть мнеГуб и розовых щек твоих,Ни твоих говорящих глаз,Ни улыбки умильной.А они — словно Цинтий-бог.Черный с неба согнавший кров,Сквозь эфир успокоенныйКоней блещущих правящий,Светлый рдяным сиянием, —Все слезинки со щек моих,Все заботы с души моей,Вздохи все отгоняют.Ах! Сколь сильный у глаз моихВозникает с губами спор!Самого я смогу ль стерпетьГромовержца соперником?Так, соперничая, глазаГуб моих не выносят.

8[420]

Неистовство какоеИль ярость поощряетТебя, моя Неера,Так уязвлять язык мойУкусом столь жестоким?Тебе ужели мало,Что в грудь мою вонзилисьПронзительные стрелыИз рук твоих? Зачем жеТы дерзкими губамиМученье причиняешьЧастице говорливой,Которой я с рассветом,Которой я с закатомИ длительными днями,И в огорченьях ночиТебя хвалил и славил?Неверная! Не знаешь!Ведь это — тот язык мой,Который эти кудри,Играющие глазки,Блистающие грудиИ мягче пуха шейкуПрельстительной НеерыВ стихах моих ко звездамЗа жаркий мира поясВзносил на зависть небу?Тебя — моим блаженством,Тебя — моею жизнью,Души цветком душистым,Тебя — моей любовью,Тебя — моей утехой,Тебя — моей Дионой,Тебя — моей голубкойИ горлинкою белойВенере звал на зависть?Не это ли, однако,В надменную вселяетОхоту ранить друга,Кто ни в каких мученьях,Красавица, — ты знаешь, —Не гневался настолько,Чтоб вечно этих глазок,Чтоб вечно этих губокИ этих сладострастныхЗубов, дающих муки,Не петь среди страданийЛепечущею песнью!..О мощь красы! О гордость!

9[421]

Не все мне влажный ты поцелуй давайС умильным смехом, с шепотом ласковым,И не всегда, обняв за шею,Изнемогая, ко мне склоняйся!Своя есть мера и для приятных дел,И чем сильнее радость в душе моей,Тем легче скуку и томленьеВслед за собою приносит снова.Коль поцелуев трижды я три прошу,Ты вычти семь и разве лишь два мне дай,И то не длинных и не влажных, —Но как дает стрелоносцу братуДиана дева, иль как дает отцуЕще любви не знавшая девушка, —А после, резвая, подальшеС глаз моих зыбкой беги стопою!Потом в покои самые дальниеИ в закоулки скройся укромные,Но и в глубоких закоулках,В дальних тебя разыщу покоях!И — победитель пылкий — на жертву яСвои накину руки властительно.Схвачу, как мирную голубкуЯстреб изогнутыми когтями!И ты отдашь мне руки молящие,И ты, на мне повиснув, безумная,Меня захочешь успокоить,Радостных семь подарив лобзаний.Ошиблась: чтобы смыть преступление,Соединим лобзаний мы семью семь!Рукой, что цепью, эту шеюБуду задерживать, о беглянка.Доколь, исполнив всех поцелуев счет,Не поклянешься всеми любовями,Что за такой проступок чащеБудешь нести наказанье тем же.

10

Определенных, меня покоряющих, нет поцелуев:Влажные влажными ль мне дашь ты губами, — я рад,Но и в сухих поцелуях своя привлекательность тоже,Часто по телу от них теплые струи бегут,Сладостно также лобзанья дарить и мерцающим глазкам,Чтоб у виновников мук милости этим снискать.Или устами к щекам приникать вплотную и к шее,И к белоснежным плечам, и к белоснежной груди.Обе щеки отмечать и шею всю знаками страсти.Плеч сияющий блеск, груди сияющий блеск.Или губами сосать язык твой трепетный, чтобыСоединиться могли через уста две души,Или ж обоим душой разливаться в теле другогоВ миг, когда пред концом изнемогает любовь.Краткий и долгий меня пленяет, и слабый, и крепкий,Ты ли даришь мне, мой свет, я ли дарю поцелуй.Но принимая одни, отдавай непременно другие,Чтоб поцелуев игра разнообразна была.Тот же, кто первый не сможет придумать способов новых,Пусть, глаза опустив, внемлет веленьям таким:Сколько дано поцелуев обоими, сладостных, столькоСпособом тем же в ответ ты победителю дай.

11

Слишком звонкие я, говорят, даю поцелуи,Как не наказывал нам предков суровых уклад.[422]Да, когда шею твою обнимаю я жадным объятьем,От поцелуев твоих изнемогая, мой свет, —В страхе ставлю вопрос, что и кем обо мне говорится,Кто я и где нахожусь, вспомнить почти не могу...Но, услыхав, рассмеялась красотка Неера и тут жеШею мою обвила вкруг белоснежной рукой.И поцелуй мне дала, сладострастней которого вряд лиКиприи нежной уста Марсу несли своему. —Что, — говорит, — иль боишься ты строгой толпы осужденья?Я ведь одна лишь могу быть в этом деле судьей!

12[423]

Что лицо отстраняете стыдливо,Вы, матроны и скромницы девицы?Я проделок богов не воспеваю,Не пою и чудовищных пороков,Песен тут непристойных нет, которыхВ школе ученикам своим невиннымНе прочел бы взъерошенный учитель.Я пою безобидные лобзанья,Чистый жрец хороводов аонийских.Но лицо приближают вдруг задорноИ матроны, и скромницы девицы,Потому что случайно по незнаньюСорвалось у меня одно словечко... .Прочь отсюда, докучливая стая,И матроны, и девушки дурные!О насколько моя Неера чище —Хоть сомненья в том нет: без слова книгаЕй любезнее, чем поэт — без стержня.

13[424]

Я изнемогший лежал, моя жизнь, после сладостной битвыИ бездыханный рукой шею твою обнимал.И не могло уж дыханье, в сожженных устах пламенея,Сердце к жизни вернуть веяньем новым своим.Стикс пред очами возник и царства, лишенные света,Бледная — видел — плыла старца Харона ладьяВ миг, когда, поцелуй извлекая из груди,Ты освеженье дала вдруг пересохшим устам,Тот поцелуй, что увел меня из стигийского долаИ в одинокой ладье плыть приказал старику.Нет, я ошибся, и он не плывет в ладье одинокой,Уж уплывает моя к Манам печальная тень.Часть твоей, моя жизнь, души живет в этом телеИ распадаться она членам моим не дает,Но, нетерпенья полна, к состоянью былому вернутьсяЧасто стремится в тоске, тайной дорогой скользя.Можешь разве лишь ты согреть ее милым дыханьем, —Или покинет она слабое тело мое.Но если так, приникай губами к губам моим крепко!Пусть витает двоих дух постоянно один,Чтобы за поздней тоской, исполненной буйственной страсти,Из сочетавшихся тел жизнь улетела одна!

14[425]

Что даешь мне пылающие губки?Не хочу целоваться я с жестокой,Жестче мрамора жесткого, Неерой!Хочешь, гордая, ты, чтоб поцелуиЯ ценил, начинать не смея битвы,И подъятым не раз упругим древомИ свои, и твои пронзал одежды?Чтоб, пылая напрасным ожиданьем,Чахнул с кровью взволнованной, несчастный?Что бежишь? Оставайся! Эти глазкиДай мне, дай и пылающие губки:Целоваться с тобой хочу я, с нежной,Нежной, пуха гусиного нежнее!

15[426]

Лук у виска натянув, раз мальчик стоял идалийский,Уготовляя тебе гибель, Неера-краса.Но только лоб увидал и на лоб упавшие кудри,Взор неспокойный и в нем ясные знаки тоски,Жар воспаленных ланит и Венеры достойные груди, —Он из смущенной руки стрелы свои уронил,И по-мальчишески вдруг к твоим устремившись объятьям,Тысячу — разных — тебе дал поцелуев Амор.И от лобзаний его сок миртовый, кипрская влага,В грудь проникнув твою, до глубины разлилась.Всеми богами потом и Венерою матерью дал онКлятву, что никогда зла не свершит над тобой.Стану ль дивиться теперь, что душисты твои поцелуиИ что для нежной любви ты недоступна, увы?

16

Ты, нежнее светил ясных Латониных,И звезды золотой краше Венериной, —Дай мне сто поцелуев,Дай не меньше, чем ЛесбияИх давала певцу многожеланному, —Сколько нежных Венер и Купидонов всех[427]На губах твоих реет,На щеках твоих розовых;Сколько жизней в глазах, сколько смертей несешь,Сколько страхов, надежд, радостей, смешанныхС постоянной заботой,Сколько вздохов влюбленных уст, —Столько, сколько в мою грудь ядовитых стрелЛегкокрылый вонзил злою рукою бог,Столько, сколько в колчанеСохранил он своем златом!С ними нежности дай, дай откровенных слов.Сладкозвучным прибавь шепотом лепетов,Не без нежной улыбкиИ укусов, желанных мне, —Как дают голубки клювом трепещущимХаонийские друг другу ласкательно,Лишь зима унесетсяВместе с первым фавонием.Припади мне к щекам, словно безумная,Взором всюду скользи ты сладострастнееИ вели, чтоб тебя яБледную поддержал в руках. —Я тенетами рук стан твой опутаю.Жаркой крепко сожму грудь озябшую,Снова жизнь я продленнымПоцелуем в тебя вдохну.Будет так, пока сам падать начну, и духМеж лобзаний меня влажных оставит вдруг,И скажу я, слабея,Чтоб ты в руки взяла меня.И тенетами рук стан мой опутаешь,Теплой грудью прильнешь ты к охладевшему,Жизнь ты снова продленнымПоцелуем в меня вдохнешь.Так цветущих годов время, мой свет, с тобойВместе будем срывать: вон уж несчастныеЗлая старость заботыИ болезни и смерть ведет...

17

Как разливает вокруг окраску пурпурную утромРоза, окроплена влагой полночной росы,Так и моей госпожи поутру губки алеют:Их увлажняли мои долгою ночью уста.Личико губки ее обрамляет венцом белоснежным,Будто белой рукой дева фиалку берет,Вишня кудрявая так в цветении зрелом пылаетВ пору, когда на ветвях лето встречает весну.О я несчастный! Зачем, когда мы сливаем в лобзаньяхЖгучих уста, мне пора ложе твое покидать?О, красавица! Губ до тех пор сохранила б ты алость,Как приведет меня вновь ночи безлунной покой,Если ж губы твои у другого сорвут поцелуи,Пусть они станут бледней щек исхудалых моих!

18

Моей любимой увидавши губкиНа личике, блестящем белизною. —Как будто кто-нибудь с искусством тонкимУкрасил кость слоновую кораллом, —Заплакала (таков рассказ!) КипридаИ созвала резвящихся АморовИ молвила: «Затем ли я на ИдеГуб пурпуром Палладу победилаС сестрой Юпитера, богиней-свахой,Пред пастухом-судьей,[428] чтоб та НеераЗатмила нас перед судом поэта?Неситесь, гневные, к тому поэту,Жестоких стрел из полного колчанаВонзите больше в молодое тело,И в грудь его, и в радостное сердцеМечите их, шумя звенящим луком,Ее же пусть не согревает пламя,Но пусть стрела свинцовая застрянетВ ее плоти с оледенелой кровью!»Свершилось. Весь пылаю я глубоко,И сердце тает под огнем палящим, —А ты, скрепивши грудь корой ледяной,В какую бьются в море сицилийскомИль в Адрии бушующие воды,Смеешься над любовником бессильным,Неблагодарная! Я из-за губокТвоих казнен. Несчастная, не знаешь,За что ты ненавидишь, и что значитБогов неистовство и гнев Дионы.О нежная, оставь свою надменность!И этих уст будь наконец достойна.И губы, где моей причина муки,Медвяные приблизь к моим скорее.Чтоб моего могла черпнуть ты ядаХоть капельку из глубины сердечнойИ от огня взаимного ослабнуть.Ты ни богов не бойся, ни Дионы:Красавицы богам повелевают.

19[429]

Мед собирая, летуньи, зачем вы тимьян или розы,Или фиалку, роса кторой нектара слаще,Лижете? Или анис, широко разливающий запах?Все собирайтесь сюда к губкам моей госпожи.Розами всеми они и всеми тимьянами дышат,Влажны нарцисса слезой, подлинно, губки ее,Влажными стали они и от крови убитого вепрем[430]В час, как впитала земля влагу и эту и ту.И, напоенная нектаром неба и воздухом чистым,Землю тогда убрала пестрым узором цветов.Ныне меня, по праву медвяные пьющего губки,Неблагодарные, вы не отстраняйте от сот.Также не слишком свои расширяйте, жадные, соты,Чтобы моей госпожи не оскудели уста,И поцелуями страстно к сухим устам приникая,Я не обрел бы свой горестный плод болтовни.Ах! И жалами вы не вонзайтесь в нежные губки,Жала из пылких очей мечет такие ж она.Знайте, она ни одной не оставит раны без мести, —Нежно, вреда не неся, пчелы, сбирайте свой мед.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Ю. Ф. Шульц

ПОЭЗИЯ ЭРАЗМА ИЗ РОТТЕРДАМА

Имя Эразма Роттердамского у современного читателя ассоциируется с «Похвалой Глупости», реже — с «Разговорами запросто», но никак не с поэзией. А между тем Эразм оставил, наряду с блестящей прозой, значительное поэтическое наследие. Оно значительно вдвойне: и по объему (136 стихотворений и небольших поэм), и по содержанию (перед нами встает эпоха автора, сам поэт и его окружение).

Поэтическое творчество Эразма, вступившего на этот путь в 1483 г., когда ему еще не было 14 лет, развивалось тогда, когда умение слагать латинские стихи считалось признаком всякого образованного человека, непременно владевшего латынью — универсальным международным языком тогдашней науки и литературы. По меткому выражению Л. Ольшки, латинский язык «стал общим языком ученого мира, господствующим и в то же время не знающим господина»[431].

Уже первоначальное школьное обучение грамматике, а затем и чтение авторов — классиков древности и христианских писателей, сопровождалось развитием навыков латинского стихосложения, приобретаемых и в процессе обучения риторике. Совершенно естественно поэтому, что большинство гуманистов Возрождения, увлеченных античностью, слагали латинские стихи и, подражая древним образцам, создавали новую латинскую поэзию, ставшую вскоре значительным фактором литературной и общественной жизни своего времени.

При дворах государей и владетельных князей Европы устраивались поэтические состязания. Победившие на них поэты получали почетный титул «Poeta laureatus» и по примеру древних увенчивались лавровым венком[432].

Хотя биография Эразма достаточно хорошо известна, все же целесообразно остановиться на вехах его жизненного пути, с которыми связаны как отдельные стихотворения, так и циклы стихов, в подавляющем большинстве поддающиеся довольно точной датировке (в нашем издании она приводится по К. Рэдейку).

Назад Читать дальше