Феррари было в то время сорок два года, и призыву он уже не подлежал. В 1934 году он вступил в фашистскую партию, но, подобно множеству итальянцев, оказавшихся в ее рядах, особой радости по этому поводу не испытывал. Он был скорее конформистом, нежели убежденным сторонником чернорубашечников. К тому же не следует забывать, что на фирме Alfa Romeo, от которой Феррари зависел материально и где вице-президентом был убежденный фашист Уго Гоббато, вступление в фашистскую партию считалось чуть ли не священным долгом каждого менеджера и руководящего сотрудника.
Когда началась война, производство спортивных и гоночных автомобилей прекратилось, и небольшая фирма Феррари стала одним из винтиков огромной военной машины; По контракту с «Компаниа Национале Аэро-наутика» она стала производить четырехцилиндровые авиационные двигатели, предназначавшиеся для легких тренировочных самолетов. Фабрика «Кальцони» в Болонье, которая изготовила алюминиевые блоки для мотора модели 815, теперь занималась отливкой алюминиевых блоков цилиндров для авиадвигателей. В старые мастерские на Виале Тренто-э-Триесте завезли сверлильные и токарные станки и прочее необходимое для работы оборудование. Фабрикант Коррадо Гатти, приятель бывшего тест-пилота «Скудерии» Энрико Нарди, предложил Феррари заняться, помимо всего прочего, выпуском промышленного оборудования — в частности, гидравлических шлифовальных станков, необходимых для производства подшипников. Такие станки производились тогда в Германии фирмой «Юнг». Феррари хотел приобрести у этой фирмы лицензию, но ему в этом было отказано. Немцы заявили, что станки чрезвычайно сложны в изготовлении, а прислать сотрудников, которые могли бы наладить их выпуск, они из-за военного времени не в состоянии. По счастью, итальянское патентное право в те годы не было столь суровым, как в других странах, и адвокат Феррари сказал ему, что он, не вступая в конфликт с законом, может преспокойно выпускать без лицензии любое оборудование, которое в Италии не производится. «И тогда, — писал Феррари, — я просто-напросто стал копировать немецкие станки». Эти «копии» были столь удачными, что работали не хуже немецких, о чем, по словам Феррари, его не раз ставили в известность итальянские промышленники, которые приобрели его оборудование. На каждом таком станке, выпущенном фирмой Феррари, красовалась металлическая табличка со вздыбленной лошадью и надписью: «Скудерия Феррари», г. Модена».
Старый клиент, а ныне деловой партнер Феррари Франко Кортезе познакомил его с Эрнесто Бредой — владельцем концерна, производившего пушки, военные грузовики и самолеты. Заводы концерна «Бреда» находились в пригороде Милана Сесто Сан-Джованни; это мощное предприятие представляло собой аналог промышленной группы Крупна в Германии или военных заводов «Виккерс» в Англии. У Феррари были уже в прошлом контакты с этим концерном: в начале 30-х инженер «Бреды» Чезаре Паллавичино изготовил по его заказу обтекаемый кузов для модели РЗ. Теперь Феррари пригласили в офис «Бреды», чтобы договориться о поставках его шлифовальных станков, а также новых редукторов для мощных двигателей, разработанных инженерами концерна. Феррари, однако, ехать в Милан отказался (к неудовольствию Кортезе), предложив менеджерам «Бреди» приехать к нему в Модену. Те для приличия поупрямились, но потом согласились, и контракт был подписан.
В 1942 году приятели Феррари предложили ему перенести фабрику в другое, более безопасное место: железнодорожный узел Модены и находившиеся поблизости предприятия представляли собой потенциальную цель для бомбардировщиков союзников. Это предложение странным образом совпало с желаниями Феррари — он давно уже подумывал о том, чтобы переехать со своим предприятием за город. Не сумев договориться о покупке земли в округе городка Формиджини, Феррари обосновался — не без помощи своего приятеля Мино Аморочти, который нашел подходящее место, — в поселке неподалеку. Поселок назывался Маранелло; у Феррари был уже здесь участок земли — правда, небольшой. Маранелло находился в восемнадцати километрах к югу от Модены на Виа Джардини — дороге, построенной инженером Джардини в конце XVII века по распоряжению моденского герцога Франческо III. Дорога должна была связывать Модену с землями Пармского герцогства. Позже ее также стали называть дорогой Абетоне — по названию города в Апеннинах, через который она проходила. Говорят, деревня Маранелло была основана еще в бронзовом веке. Во втором веке до нашей эры в области Маранелло жили лигурийцы, но потом на этих землях обосновались римляне. В XVI веке на месте древнего феодального замка, разрушенного землетрясением, был выстроен еще более великолепный. Поселок Маранелло тоже восстановили. К середине XIX века в нем проживало около тысячи человек — в основном это были сельскохозяйственные рабочие и ремесленники. Поскольку селение находилось у подножия Апеннин, жители Модены любили приезжать сюда в свободное время — особенно летом, когда в городе житья не было от жары и комаров. Феррари тоже купил себе в этих местах домик с участком.
В 1942 году, когда Феррари готовился перенести свои мастерские в Маранелло, здесь проживало уже 6500 человек. Аморотти присмотрел большую ферму «Фондо Кавани», которую Феррари решил купить. Поначалу владельцы фермы Данте и Августа Коломбини никак не могли решиться продать свое достояние, но, когда Феррари приехал к ним во второй раз, они, еще раз основательно все обдумав, дали согласие на продажу. 30 ноября Феррари написал мэру Маранелло письмо, в котором спрашивал, разрешат ли ему застройку, если он купит ферму. Через пять дней разрешение было получено, а 16 декабря состоялось подписание договора, который заверил нотариус Людовико Басси. За два гектара земли и постройки на территории фермы Феррари заплатил 78 000 лир. Кроме того, он заплатил 8060 лир налога и 78 лир за услуги нотариуса.
Поскольку нет никаких сведений о том, что Феррари получил финансовую помощь со стороны, следует признать, что он осуществил покупку за счет собственных сбережений. О том, что у него были деньги, свидетельствуют расчетные книги «Банко Селла» и моденского «Банкоди Сан-Джеминьяно э Сан-Просперо». Помимо фермы «Фондо Ковани», Феррари купили ряд других ферм — поменьше. Все они располагались неподалеку от дороги Абетоне; общая площадь владений Феррари достигала 306 228 квадратных метров. В дальнейшем Феррари построил на этих землях не только фабрику, но и испытательную трассу. Хотя в 1942 году война складывалась для Италии крайне неудачно и будущее итальянцев было неопределенно, Феррари, похоже, уже тогда вынашивал грандиозные планы.
Полтора года спустя Феррари познакомился с Карло Бенци — семнадцатилетним пареньком, родители которого держали ресторан в Уберсетто, что на Виа Джардини между Маранелло и Моденой. Бенци рассказывал, что в 1944 году немецкий офицер обратился к Феррари с неким вопросом. Поскольку Феррари не знал немецкого, Бенци предложил ему свои услуги в качестве переводчика. После войны, когда Бенци сдал экзамены на бухгалтера, сестра его жены спросила Феррари, нет ли у него работы для ее родственника. Энцо согласно кивнул, и в скором времени Бенци уже работал бухгалтером у Гардини — его менеджера по финансам.
В июле 1943 года, когда фабрика в Маранелло уже стала обретать законченные очертания, пришло известие о высадке союзников на Сицилии. Через два дня рескриптом короля Муссолини был смещен со всех постов; итальянские солдаты стали сдаваться в плен. В сентябре фашистская партия была запрещена, а итальянское правительство подписало акт о безоговорочной капитуляции. Но вслед за тем в Рим вошли немецкие войска, а Муссолини был освобожден из заключения. Новое правительство Италии, которое возглавил маршал Бадольо, объявило войну Германии. Немцы, оккупировавшие Северную Италию, ответили на это репрессиями. По всей Эмилии людей по малейшему подозрению подвергали аресту, везли в тайную полицию или казнили без суда и следствия. Эмалевые размером с открытку портреты замученных немцами партизан на мемориальных кладбищах Болоньи и Модены, а также латунные таблички в честь героев Сопротивления на стенах домов свидетельствуют о страстном желании народа изгнать «nazifascisti» — нацистов — из Италии. В январе 1944 года союзники высадились в Анцио на юге от Рима. Это было началом долгой и кровопролитной кампании, когда союзники, продвигаясь вверх по итальянскому «сапогу», шаг за шагом оттесняли немцев на север.
4 ноября 1944 года новая фабрика Феррари впервые подверглась налету американских бомбардировщиков. В апреле следующего года рабочие на фабрике все еще подчищали следы от второго налета, который причинил предприятию весьма значительный ущерб. В это время в Милане партизаны схватили Муссолини и его любовницу Кларетту Петаччи, расстреляли и повесили за ноги на площади Лоретто. На следующий день немецкие генералы, командовавшие остатками оккупационных войск, вошли при посредничестве архиепископа Миланского в контакт с командованием союзников и объявили о своей капитуляции. Но прежде чем Италия вступила в период возрождения и реконструкции, на улицах еще долго лилась кровь: итальянцы, принадлежавшие к разным партиям и обладавшие различными политическими убеждениями, сводили между собой счеты. Так, Уго Гоббато — один из апостолов фашистской экономики был застрелен неизвестным, когда выходил вечером из ворот фабрики Alfa Romeo. Эдоардо Вебер, производитель карбюраторов и хороший знакомый Феррари, бесследно исчез. По этому поводу Феррари как-то раз меланхолично заметил, что он своей жизнью заплатил за ошибки, «которые, возможно, совершили совсем другие люди».
Глава пятая
22 мая 1945 года, через месяц после окончания войны, Лина Ларди родила Энцо Феррари второго сына. Родители назвали его Пьеро. Пьеро походил на отца даже больше, чем Дино. Его глаза с тяжелыми веками и скрытным, словно отстраненным взглядом были точь-в-точь такими же, как у Энцо.
У Феррари, таким образом, было две семьи. Одна, официальная, играла репрезентативную роль: представляла его бизнес, его корни и, до определенной степени, его будущее — в лице Дино Феррари, который, хотя и был неизлечимо болен, считался его наследником и продолжателем его дела. Другая семья, неофициальная, являлась для Феррари своего рода оазисом, где он благодушествовал, отдыхая от дел и вечных конфликтов между его женой и матерью. Возвращаясь из Маранелло в Модену, он частенько сворачивал на полпути на сельскую дорогу, которая вела к укрывавшемуся в тени садов домику с красными кирпичными стенами, где жила его любовница Лина, выращивавшая у себя на ферме вишни и сливы и воспитывавшая его второго сына. Впрочем, бывали случаи, когда Феррари из своего тихого «оазиса» перемещался в куда более шумное место — к примеру, в отель «Реал» или какой-нибудь ресторан, где он встречался со своими друзьями и девушками, напрочь лишенными провинциальных предрассудков.
«Моногамия для мужчины — вещь противоестественная, — писал его знаменитый соотечественник Федерико Феллини. — Мужчина полигамен по самой своей природе. Стараясь в силу общепринятой традиции сохранить верность одной женщине, он тем самым загоняет вглубь присущие ему инстинкты, которые временами прорываются наружу и властно заявляют о своих правах. Считается, что когда люди женятся, то становятся как бы одним человеком, — но это неверно. Я бы сказал, что после женитьбы они превращаются в два с половиной человека, в три, четыре — или того больше».
Феллини — постановщик таких прославленных фильмов, как «Сладкая жизнь» и «Восемь с половиной», был на двадцать лет моложе Феррари. В возрасте двадцати трех лет он женился на Джульетте Мазине — одной из своих ведущих актрис и жил с ней до самой смерти. «Женщина в силу своего естества, — рассуждал Феллини, выражая мнение многих итальянских мужчин, — с младых ногтей стремится выйти замуж — то есть прилепиться к какому-нибудь существу мужского пола, которое стало бы ее оплотом, ее вселенной. Не то с мужчиной. Для него брак — суть постоянное насилие над его личностью, тирания, которую он вынужден терпеть, поскольку так его воспитали. В течение многих лет я пытался втолковать эту простую истину Джульетте, но у нее собственные взгляды на такие вещи, которые она отстаивает не менее последовательно».
Истинное отношение Феррари к этому вопросу может до определенной степени прояснить следующее обстоятельство: когда один его приятель рассказал ему, что собирается оставить жену и детей, чтобы жениться на другой женщине, Феррари, проводив его до двери, больше никогда с ним не общался. Ему не понравилось, что этот- человек намекал на некое сходство между ситуациями в их семьях. По мнению Феррари, никакого сходства здесь не было, да и не могло быть. Он, Феррари, вел себя благородно и, хотя не всегда поступал в соответствии с велениями церкви, такую священную вещь, как брак, разрушать не собирался, своих близких не обижал и всех их обеспечивал.
Когда Феррари сказал Франко Кортезе, своему агенту, что он планирует прекратить выпуск станков и вновь заняться производством спортивных машин, реакция последнего была мгновенной. «Только псих может бросить такое выгодное дело!» — заявил он. Феррари, однако, его не послушал и решил целенаправленно проводить в жизнь программу реформ, которую продумал еще во время войны. К тому же объединение «Ауто-Авиа Конструциони» и «Скудерия Феррари» не было акционерным предприятием, а его, Энцо, частной собственностью, а потому он мог поступать как ему заблагорассудится и не слушать ничьих советов.
Терять время было нельзя. На другой стороне Виа Эмилиа на расстоянии мили от его дома находились штаб-квартира и завод фирмы Maserati. Братья Мазерати — Эрнесто, Биндо и Этторе, — пережив нелегкие послевоенные времена, вернулись к любимому делу: производству автомобилей. Несмотря на то что во время войны братья Мазерати, как и Феррари, подвизались в оборонной промышленности, о машинах они не забывали и даже вели кое-какие разработки в области автомобилестроения. Они также поддерживали отношения с Нуволари, решив с его помощью вступить в сотрудничество с доктором Фердинандом Порше. Хотя этот проект не осуществился, об активности братьев свидетельствует уже одно то, что им удалось переманить к себе инженера Феррари Альберто Массимино. В апреле 1946 года они предъявили миру первый, так сказать, продукт совместной деятельности — новую двухместную спортивную машину с аэродинамической формы кузовом, крыльями и шестицилиндровым мотором без наддува с рабочим объемом 1,5 литра. Уже в сентябре новая машина приняла участие в гонках.
Феррари начал набирать себе помощников через несколько недель после официального окончания войны. Луиджи Бацци с готовностью откликнулся на его призыв и приехал к нему из Милана, где он работал на фир ме Alfa Romeo. Лишившись оборонных заказов, фирма прозябала, занимаясь изготовлением железных печурок, топившихся дровами. Витторио Яно к Феррари не поехал: не захотел покидать насиженное местечко на фирме Lancia, куда он перешел в 1938 году после того, как его уволили с Alfa. У Джоакино Коломбо, бывшего сотрудника Феррари, дела обстояли неважно: так как он был членом фашистской партии, рабочий антифашистский комитет в Портелло занялся расследованием его деятельности на фабрике Alfa в годы войны. В этой связи он некоторое время был вынужден безотлучно находиться в Милане. Но после звонка Феррари он воспрянул духом и, как только его освободили из-под домашнего ареста, выехал в Модену. Позже Коломбо вспоминал, что сразу после войны путешествие из Милана в Модену представляло собой весьма непростое предприятие: дороги были разбиты, мосты снесены авиабомбами, и им с Энрико Нарди, чтобы переправиться через реку По, пришлось воспользоваться услугами парома, который для перевозки машин был, в общем, не приспособлен. Приятели ехали по разрушенной войной стране, вспоминая добрые старые времена. О том, в частности, как в маленьком конструкторском бюро Феррари создавался проект 158.
Впрочем, стоило только Коломбо приехать в Модену, зайти в старый офис «Скудерии Феррари» на Тренто-э-Триесте и увидеть своего патрона, как он понял: Феррари вызвал его к себе вовсе не для того, чтобы предаваться с ним ностальгическим воспоминаниям. Феррари был весь устремлен в будущее.
«Коломбо, — сказал Феррари, — я снова хочу заняться постройкой гоночных машин. У меня есть все необходимое оборудование. Скажи, что творится сейчас в классе 1500?»