И обнаружил, что задыхается. Снова и снова конвульсивно глотает воздух, а выдохнуть не может.
— Дыши, — ведьма схватила дракона за плечи и встряхнула, — давай, успокойся. Вдох-выдох, вдох-выдох. Надо спуститься и сохранить тело. А душу мы знаем, где искать.
— Знаем, — кивнул дракон, — но оттуда не выбр-р-раться.
Глава тридцать первая
В которой мы узнаём, почему в Верхнем мире — впрочем, как и в любом другом — умирать не рекомендуется
Я очнулась в позе эмбриона внутри шёлковых стенок кокона, будто куколка, готовящаяся стать бабочкой. В голове стелился туман, тело ощущалось лёгким и невесомым. Имени своего я не помнила, более того, не горела желанием его узнавать.
Проснувшись в незнакомом месте с дырой в памяти, человек должен испытать страх, как минимум — удивление. Желание получить ответы на бесчисленные вопросы, которые не могли не возникнуть. Но единственной эмоцией, охватившей меня при пробуждении, было спокойствие. Просветлённое и всеобъемлющее.
Кокон раскачивался, будто слива на ветвях, и мысли казались завёрнутыми в шуршащую вату. Сквозь переплетение шёлковых нитей сочился свет, и мне удалось разглядеть свои руки: под кожей отчётливо проступали вены — толстые верёвки, похожие на стебли растений. Пальцы были длинными и узловатыми, ногтевые пластины — матово-серыми.
Без особого любопытства я ощупала лицо — острые скулы, впалые щёки, твёрдый подбородок — и убедилась, что не просто худа — дистрофична. Подняла руки выше и потрогала волосы. На ощупь это была спрессованная солома, образующая на голове сложную высокую конструкцию. Нечто среднее между башней и гнездом.
Была я такой всегда или стала сейчас, меня не беспокоило. Немедленного желания посмотреться в зеркало не возникло.
Внутри подсвеченных стенок кокона царили уют и безмятежность. Пахло влажной землёй и деревом. Покидать эту своеобразную колыбель не хотелось. Так, должно быть, ощущает себя ребёнок в животе матери.
Но, вопреки моему желанию, шёлковый мешок, в котором я была заперта, начал медленно опускаться. Нити, формировавшие его стенки, постепенно раскручивались. Сквозь истончающуюся материю проникало всё больше света.
Наконец я обнаружила себя под деревом, на ветвях которого раскачивались сотни, тысячи таких коконов, заменяющих ему листья. Я посмотрела на сухой ствол, обхватить который не смогло бы население целого города, на размашистую крону, заслонявшую небо, и почувствовала себя муравьём. Вершина этого гиганта, должно быть, выходила за нижний слой атмосферы. Моя макушка едва доставала до торчащего из земли корня.
Коконы опускались и раскручивались. Из белых лохмотьев яркими пятнами возникали женщины. Все они выглядели одинаково. Мумии с серой кожей и глазами, лишёнными зрачков. У всех чётким треугольником выделялись ключицы, остро выпирали лопатки и плечевые кости. Платья напоминали красную паутину, плотно обёрнутую вокруг грудей и бёдер, но ажурную на талии.
Я опустила голову и убедилась, что одета так же. За алым кружевом угадывались полоски рёбер.
Я не знала, куда идти, но беспокойства по этому поводу не испытывала. Влилась в толпу и позволила себя вести. Все двигались в одном направлении.
Долгое время мы шли под деревом, не в силах покинуть тень его разлапистой кроны. Высоко над головой тянулись ветки, висели коконы, напоминающие плоды экзотических растений. Земля под босыми ногами ощущалась гладкой и твёрдой, как кость. Чтобы воткнуть в неё лопату, пришлось бы максимально напрячь мышцы.
Но вот дерево осталось позади. Мы вышли за пределы его грандиозной тени, и я осознала, что границы между небом и землёй нет. И небо, и земля были цвета вулканического пепла.
— Смотрите, новенькая, — услышала я за спиной, но оборачиваться не стала, и без того уверенная: говорят обо мне.
— И правда. Давно у нас не было пополнения. Дадим ей имя или пусть сама выберет?