А потом заскочила в свою спальню, захлопнула дверь и теперь уже окончательно без сил рухнула на кровать. Невыплаканные слезы душили, требуя выхода. И из горла наконец вырвался сиплый, совершенно нечеловеческий вой.

Она бы все отдала, чтобы Рой был жив и был рядом.

Крылышко бабочки сделалось теплым, Бьянка достала его из выреза платья и прижалась губами.

– Я была такой дурой, Рой, – всхлипнула она, – все делала неправильно. Все! Наговорила тебе гадостей, за что и получила. А теперь и рада бы все исправить, но поздно… увы. Почему ты оставил меня? О, мне так горько, так больно и одиноко… Никто тебя не заменит, никто.

Чувствуя, как по щекам катятся слезы, Бьянка уткнулась лицом в подушку и зажмурилась. А как бы хотелось ей, чтобы он подошел, прикоснулся к плечу… Да что там, пусть бы и сказал какую-нибудь гадость. Только бы рядом, только бы живой. Только бы видеть его кривую усмешку, чувствовать терпкий запах, смесь дорогого табака и морского бриза.

Она лежала в тишине – и думала, думала… А потом не заметила как уснула.

…Когда она оторвалась от подушки, за окном вечерело. В спальне было темно и тихо, но где-то в отдалении трепетали обрывки разговоров, неприятно-раздражающе звенел женский смех. В углу, на кованой подставке, слабо мерцал магкристалл, играя бликами на стеклах и полированных дверцах платяного шкафа. В воздухе плавал запах жареного мяса.

Но что за смех? Бьянка поморщилась.

Ах да. Граф и графиня Эверси, как и обещали, устроили прием.

И Бьянка поймала себя на том, что уже не думает об отце и матери как о родных, близких людях. Конечно, кровное родство осталось, никуда не денешься, но впрочем…

«Глупо было приезжать сюда, – она решительно сжала челюсти, – мне нужно возвращаться. Мой дом теперь не здесь».

Она поднялась на ноги, поборов легкое головокружение, отстраненно подумала о том, что ничего не ела со вчерашнего вечера, а потом, обувшись, осторожно приоткрыла дверь спальни и выглянула.

Голоса стали громче. Теперь к ним примешивался звон посуды, ругань служанок на кухне. Запахло табачным дымом, словно где-то неподалеку курили.

Бьянка на минуту прикрыла глаза, привалилась к стене. Нет уж, хватит с нее. Она возвращается в дом Сандора и… больше никому ничего не должна. Граф и графиня… они еще раньше отказались от нее, так отчего же все это время она как будто цеплялась за ускользающую надежду? Ждала того, чего никогда не было и нет?

И она тихо-тихо побрела вперед по коридору, придерживаясь за стену. Вокруг царил сумрак, в высокие окна с любопытством заглядывало темное небо, и лишь со стороны лестницы на пол и стены падал рассеянный свет.

Когда Бьянка услышала мужские голоса, то невольно остановилась, даже дышать перестала. Первый голос она узнала сразу, это был папенька. Вторым… кажется, вторым был Вельмар Шико, отец семейства. Запах дыма стал плотным, царапал горло, и Бьянка даже зажала рот рукой, чтобы не закашляться.

– Ну что, Роланд, – проговорил Шико, – ты свое дело сделал.

Молчание. Потом папенька ответил задумчиво.

– Да ну… Это Бьянка ему яд подлила. Хоть какая-то от нее польза…

– Не говори. Польза немалая. Хотя бы теперь не надо ломать голову, как не привлечь к себе внимание этого сукиного сына. И то, что она освободила дом Сандора… Там наших людей никто не будет искать. К тому же взрывники надо где-то хранить. А уж завтра начнутся вспышки недовольства королевой, ависийской ведьмой. Убийцу ведь так и не нашли.