– Так что, дом будет пустым стоять?

Все чуднее и чуднее становились предложения драгоценных родителей.

– Артефактами запечатаем, – поспешно заверил папенька. – Ну что, собирайся?

Трясясь с родителями в карете, увозящей ее от дома, Бьянка молчала. Глаза на удивление оставались сухими, и она даже находила в себе силы натянуто улыбаться на несмешные шутки папеньки. Карета пропахла тяжелым, сладким ароматом духов, которыми всегда пользовалась маменька. Раньше Бьянке нравился этот запах, что укутывал подобно тяжелому плащу, но теперь отчего-то кружилась голова и хотелось высунуть голову в окно. Ей катастрофически не хватало воздуха, в груди по-прежнему тлела огромная дыра, и царапало железными когтями сожаление о том, чему уже никогда не сбыться.

…Она распустила слуг, как и потребовал граф Эверси. Они выслушали молча, старик Арвин смерил Бьянку взглядом, исполненным презрения, и сразу отвернулся. Как будто она и не заслуживала, чтоб на нее смотрели. Прочие тоже расходились молча, каждый думал о своем.

– Подождите, – сказала тогда Бьянка, – это же не навсегда.

– А вы сами в это верите, миледи? – Арвин вдруг обернулся и внезапно стал похож на старого, но еще очень опасного коршуна. – Из вас веревки вьют, а вы и рады…

– Не надо, – вмешалась Дора, – не надо, Арвин. Бедная девочка…

Он всплеснул руками.

– Да что там! Бедная девочка, да! Ох, говорил я милорду, не надо эту… в дом вести. И что? Горе принесла, только горе!

Старик ссутулился и, не говоря больше ни слова, вышел. А Дора приблизилась, погладила по руке.

– Держитесь, милая. Это он все с горя. Обычно он такого… никому не говорит.

– Это всего лишь на неделю, – пробормотала Бьянка, – считайте, что у вас появились выходные дни. За неделю все решится, и я… вернусь сюда. Обещаю, что вернусь.

Бьянка вспоминала этот разговор с раздражением. Она понимала, что поступает неправильно, что совершенно не нужно возвращаться к родителям – пусть даже на неделю, что ей следует идти за Аламаром Нирсом и сидеть под дверями кабинета, в котором будет производиться экспертиза. В конце концов, Рой будет там совсем один, и ей надо быть рядом с ним, чтоб хотя бы подержать за большую, мозолистую руку… Инквизитор говорил что-то о магическом воздействии… Так может, Рой и в самом деле умер вовсе не от яда? Может, причина в ином?

Но все же она ехала в отчий дом. Что-то незримое тянуло ее туда, неприятное, вязкое. Как будто в самом деле, пожив с маменькой и папенькой, Бьянка должна была разрешить для себя нечто важное…

И вот, наконец, она выбралась у парадного подъезда. Взгляд скользил по дому, подмечая привычные детали. Толстые колонны, поддерживающие балкон на втором этаже, – на них облупилась штукатурка и отваливалась толстыми пластами. Высокие входные двери, краска местами облезла, обнажая старое дерево. Бьянка обернулась, чтобы посмотреть на липы – они нарядно зеленели, шелестя молодыми листочками. И она отвернулась, прикусив губу. Деревья оживали, слушали ветер и улыбались солнцу, тогда как для Бьянки с неба сыпался пепел, застывая на губах горькой коркой.

Их встретила Тутта, присела в заученном книксене, пряча лицо. А потом Бьянка услышала не в меру бодрый голос папеньки:

– Тутта, проводи леди Бьянку в ее комнату и подготовь ей на вечер платье.

Она лишь бровью дернула, хмуро посмотрела на родителя.

– Вечером у нас прием, – сказал граф Эверси, испытующе глядя на дочь.