– Идемте, милая. Дальше мастер Нирс сам будет управляться.

– Нет… Пожалуйста, я хочу еще побыть… с ним…

– Побудете еще. – Инквизитор усмехнулся. – Держитесь, леди Эверси. Не везет вам, вы постоянно оказываетесь в чем-то да замешаны. То пришлось артефакты узурпатора похищать, то сейчас…

Бьянка и сама не понимала, как дала себя увести. Но уже на пороге она успела бросить последний взгляд на Роя. Ей снова показалось, что его ресницы дрогнули.

«Да нет же, это всего лишь тень… тень…»

…Граф и графиня Эверси прибыли ровно через полчаса, и Бьянка вяло удивилась тому, как быстро расползаются новости по столице. Такого просто не могло быть. Разве что Мельфор успел доехать до их особняка и рассказать о смерти лорда Сандора? Ну или кто-нибудь из инквизиции…

Они сидели в голубой гостиной, и Дора сервировала чай. Взгляд Бьянки плавал – то скользил по шелковым обоям с принтами из расцветающих кувшинок, то останавливался на солнечных пятнах на блестящем паркете, а потом возвращался к лицам людей, которых она любила всю жизнь.

Графиня Эверси, облаченная в темно-синее бархатное платье, выглядела лет на десять моложе своего возраста. Элегантная прическа, нитка крупного жемчуга на шее. Глаза блестят, но на лице не проскальзывает ни одной эмоции. Улыбка – и та сплошь фальшивая, наклеенная. Наверное, если было бы можно, матушка объявила бы во всеуслышанье: я вовсе не хочу улыбаться, и мне совершенно наплевать на все и на всех, но истинная леди должна выглядеть приветливой, и только поэтому я растягиваю губы, хотя куда удобнее было бы просто сжать их.

Папенька, с венчиком реденьких волос над лысиной, казался чуть более живым. Даже слегка возбужденным: по полному лицу гуляли красные пятна, светлые глаза бегали, избегая встречаться с Бьянкой взглядом. Он то и дело складывал пальцы рук шалашиком, и Бьянке постоянно казалось, что он вот-вот будет аплодировать. Себе неподражаемому.

Молчание затягивалось. Наконец Дора принесла чай, разлила по чашкам, поставила на стол корзинку с выпечкой – маленькими кручеными булочками с изюмом и в шоколадной глазури. Бьянка взяла одну и, почти не ощущая вкуса, принялась жевать. Матушка приподняла холеные, старательно выщипанные дугами брови.

– Дорогая, понимаю, тебе сейчас нелегко. Но это ведь не причина обжираться…

Бьянка на миг зажмурилась. К горлу подкатила тошнота, еще немного – и проглоченные куски булки выпрыгнут обратно. Да что ж за люди такие? У нее только что умер муж, ни объятий тебе, ни соболезнований. Как будто пришли две ледяные статуи и сидят в креслах. Да впрочем, они-то рады такому повороту событий. Папенька вон сам отраву притащил.

«И в этом ледяном саду я жила», – с тоской подумала она, втягивая воздух через нос и стараясь не смотреть на маменьку чересчур уж яростно.

Потом нахлынула усталость, придавила плечи книзу.

– Мне, маменька, уже все равно, – совершенно спокойно ответила Бьянка и даже немного обрадовалась тому, как холодно и официально прозвучал ее голос, – я теперь вдова.

– Ну и хвала Всеблагому! – Матушка картинно подкатила глаза. – За то, что освободил мою девочку от этой свиньи в кружевах.

Бьянка едва не поперхнулась. Еще раз оглядела драгоценных родителей, напомнила себе, что несколько месяцев назад она была готова пожертвовать всем ради их благополучия, и с удивлением поняла, что больше не чувствует никакой связи с этими двумя, пришедшими в ее – теперь только ее – дом.

– Свиней в кружевах достаточно и без моего несчастного супруга, – сказала она. – И впредь попросила бы не оскорблять его память столь недостойными выражениями.

Роланд Эверси хлопнул ладонью по колену.

– Да брось, Бьянка. Перед нами не нужно притворяться, мы-то знаем, что ты этого мужлана едва терпела. Если бы не королевский указ, то я бы тебя не отдал.