– Я понятия не имею, почему она там оказалась. Лучше б я никогда не открывал тот чулан. – Генри потирает руку и, прищурившись, смотрит на сестру.
– Ах да… Ты так и не объяснил мне, что планировал там делать с любезной миссис Чут.
Генри одаривает Джейн своим лучшим жалобным взглядом.
– Бежим! Наперегонки до дома! – Он срывается с места. Цыплята кудахчут и разлетаются в разные стороны.
– Это у вас нетвердая мораль… лейтенант Остен! – И Джейн бросается следом за ним.
Глава восьмая
По дороге, ведущей из Стивентона в Попхэм, катит почтовая карета. Джейн, которая с самого завтрака стояла у окна, вглядываясь в даль в ожидании прибытия гостьи, выбегает из дома священника, а за ней по пятам следуют оба ее брата. Элиза практически полностью высовывается из окна кареты. Она – мать и вдова тридцати пяти лет, но, глядя на ее девичье личико и точеную фигуру, можно подумать, что женщина – двадцатипятилетняя новобрачная. Звезда Элизы сияет так ярко, что другие женщины иногда возмущаются, когда их сравнивают с ней. Только не Джейн: та всегда рада погреться в лучах сияния своей кузины.
– Мои стивентонские родственники, как я рада вас видеть! – кричит Элиза, когда кучер останавливает экипаж. Ее миниатюрная треуголка с черной кружевной вуалью надета под таким щегольским углом, что даже в чем-то противоречит строгости полутраурного[30] платья.
Джейн уже не терпится увести Элизу подальше от остальной семьи и обсудить с ней наедине расследование убийства мадам Рено, а также поведение Тома. Он не появлялся с тех пор, как проводил Джейн домой из Эша, но оставил ей записку – спрятанную за обломком камня в стене церкви Святого Николая и помеченную для «мисс Уэстон»[31]. С тех пор как Джейн имела неосторожность спросить Тома, надел ли он свой ужасный светлый фрак в знак уважения к вымышленному мистеру Джонсу, в письмах он стал называть ее именем возлюбленной этого знаменитого найденыша, а не «мисс Остен».
Наверное, он принимает эту меру предосторожности, чтобы защитить доброе имя Джейн в случае, если кто-то посторонний обнаружит записку. И не важно, что она долго и неоднократно заверяла его, что в этой маскировке нет необходимости, поскольку она лично отковыряла камень перочинным ножом и уверена, что больше никто об этом тайнике не знает. Тому явно нравится его дурачество. Как бы это ни было забавно, Джейн не может не задуматься о том, что ее поклоннику следовало бы выбрать более подходящий образец последовательности для подражания.
Джейн еще не ответила. Как бы грубо с ее стороны ни было продолжать наказывать Тома за бессердечные слова после того, как он извинился, она не может придумать другого способа побудить его доказать свою любовь – он должен спасти Джорджи и публично огласить намерения по отношению к ней.
Высунувшись из окна экипажа, Элиза прикасается пальцами в перчатках к вишнево-красным губам и широко раскидывает руки, осыпая воздушными поцелуями Остенов, всех их овец и даже быка сквайра Терри, который пасется вдали на поле. Волосы Элизы слегка припудрены и заколоты сзади, а три крупных локона искусно перекинуты через плечо. Джейн подумалось, что Элиза, подобно Генри, могла бы уже отказаться от формальности с пудрой. Она всегда была на острие моды. Возможно, Джеймс прав, и напудренные волосы останутся в моде, несмотря на растущий налог на пудру. Джейн, простая деревенская девушка, никогда не утруждала себя этим. Может, они и двоюродные сестры, но Элиза – совершенно другой тип женщины, когда-то
Джеймс и Генри отталкивают друг друга, наперегонки торопясь помочь очаровательной гостье выйти из кареты. Джеймс выигрывает и получает привилегию держать изящную ручку Элизы, когда та спускается с почтовой кареты, демонстрируя черный шелковый чулок и элегантные туфли-лодочки. Каблук высотой не менее двух дюймов, а серебряная пряжка сверкает драгоценными камнями.
Раскрасневшийся Джеймс низко кланяется Элизе, а Генри лезет в карету и подхватывает ее сына. В свои девять лет Гастингс все такой же светловолосый и симпатичный. Его розовые щеки даже немного располнели. Он страдает от той же флегматичности, что и Джорджи. Гастингс склонен к припадкам, особенно когда у него прорезаются новые зубы. Однако благодаря настойчивости своей матери умница Гастингс теперь шепелявит на французском и английском и даже выучил буквы. На что был бы способен Джордж, если б родился единственным ребенком у такой преданной матери? Джейн отмахивается от этой мысли. Ее родители сделали все, что смогли.
За чаем мистер Остен сообщает заметно погрустневшей Элизе новости о затруднительном положении Джорджи, в то время как миссис Остен кусает носовой платок и глотает рыдания. Они сидят в лучшей гостиной – чуть более просторной комнате, отведенной для посетителей, – окна которой выходят в сад. Стены оклеены желтыми обоями, украшены небольшими написанными маслом картинами и французскими пасторальными гравюрами. Джеймс и Генри теснятся на диване по обе стороны от гостьи, а мистер и миссис Остен вольготно заняли кресла. Джейн присела на подлокотник отцовского кресла.
– Ох, это ужасно, просто ужасно! – хватается Элиза за свои нарумяненные щеки. – Мой бедный Джорджи! Пожалуйста, умоляю вас, скажите мне, чем я могу помочь? Вы наняли адвоката?