– Тающий во рту стейк, ел под открытым небом, а жарили его на костре перед нашим домиком после охоты, когда ездили на сафари в Южную Африку.

– Нашим?

– На то время с моей девушкой. – Ни одна не удостоилась имени в его историях. Они притягивает меня к себе, обнимает и целует. Останавливая меня, чтобы я не могла спросить еще о его «на то время девушке». Я на сто процентов понимаю этот прием, но позволяю ему это сделать. Я фокусируюсь на нажиме его губ, наслаждаюсь нарастанием силы и настойчивости. Наши разговоры часто прерываются сексом. Наши тела тоже узнают друг друга. Мы гибкие, синхронизированные и ненасытные. Когда мы рассоединяемся, потные и временно удовлетворенные, я спрашиваю:

– У тебя в детстве было прозвище?

Так и продолжается.

Расскажи мне что-нибудь, о чем я бы не догадался.

С кем ты больше всего общаешься?

Чего больше всего боишься?

Что ты считаешь своей самой привлекательной чертой?

А наименее привлекательной?

Я отвечаю настолько честно, насколько могу, как, наверное, и он. Мы восхищены и восхитительны. Мы очаровываем и удивляем друг друга. Я красивее всего рядом с ним. Частично потому, что прилагаю усилия, частично благодаря влюбленности и мне даже не нужно стараться. Даан слегка старомоден, будто из другого мира. Он чрезвычайно вежлив. Он открывает двери и настаивает: «После тебя» – и не только в зданиях, но и в машинах. Он пользуется фразами вроде «Ты просто улетная» или «Не переборщи». А потом улыбается мне и ждет, чтобы я признала его экспертное знание анлийского языка. Ему нравится говорить о погоде – «Там туман горохового супа[7]» – и он всегда называет зонт «зонтиком». Несмотря на его молодость и иностранное происхождение, ему, похоже, нравится казаться каким-то английским джентльменом из неопределенного времени, но, вероятно, из прошлого. Являюсь ли я частью этого? Видит ли он во мне даму в беде? Находит ли утонченность и необыкновенность в обычной осторожности?

Мой отказ сразу же переехать к нему только подстегивает Даана. Он говорит, что не видит нужды оттягивать. Он не хочет долго быть обрученным. Его родители вручают ему в честь обручения дарственную на роскошную квартиру.

– Мы можем по-своему ее обставить, сделать ее своей, – радостно говорит он. Даан терпеть не может неопределенность, которой считает и обручение.

Я не могу придумать приличный и достаточный контраргумент для его убежденности, что обручение это «подвешенность», поэтому три месяца спустя я выхожу за него в ЗАГСе Челси. Однако, несмотря на эффективность наших сессий познания друг друга, я не уверена, насколько хорошо его знаю. Иногда мне кажется, что я понимаю его чувства, а иногда – нет. Но опять же, насколько хорошо Даан знает меня?